О семьях и зверях. Что случилось с марго Где жил джеральд даррелл

Говорят, что первое слово, которое произнес Джералд Даррелл, было «zoo» — зоопарк. А его самым ярким детским воспоминанием стала пара улиток, которых он обнаружил в канаве, гуляя с няней. Мальчик никак не мог понять, почему этих удивительных существ она называла грязными и ужасными. А местный зверинец, несмотря на невыносимый запах нечищеных клеток, который буквально валил посетителей с ног, для Джералда оказался настоящим клондайком впечатлений и начальной школой понимания животных.

Через индийские джунгли шел караван. Впереди — слоны, нагруженные коврами, шатрами и мебелью, за ними следовали слуги на запряженных быками повозках с постельным бельем и посудой. Замыкала караван молодая англичанка на лошади, к которой индийцы обращались «мэм-сахиб». Жена инженера Лоуренса Даррелла Луиза следовала к мужу. В трех шатрах размещались спальня, столовая и гостиная. За тонкой брезентовой стеной по ночам кричали обезьяны, а под обеденный стол заползали змеи. Мужеству и выносливости этой женщины мог бы позавидовать и мужчина. Она была идеальной женой для строителя империи, не ропща на тяготы и невзгоды, всегда находилась рядом с ним — возводил ли он мост или прокладывал сквозь дебри железную дорогу.

Так шли годы, а вокруг супругов менялись только города — Дарджилинг, Рангун , Раджпутана ... Зимой 1925 года, в период затяжных дождей, когда семья жила в провинции Бихар, на свет появился их четвертый ребенок — мальчик, которого назвали Джералдом. Луиза и Лоуренс и сами родились в Индии и, хотя являлись подданными Британской империи, по образу жизни, скорее, были индийцами, чем англичанами. Поэтому и рождение детей в Индии, и воспитание их айей — няней-индианкой — считали в порядке вещей.

Но однажды этот семейный «рай» был разрушен. Когда Джерри исполнилось 3 года, неожиданно умер глава семейства. Взвесив все «за» и «против», Луиза приняла нелегкое решение: переехать с детьми в Англию.

Ларри, Лесли, Маргарет и Джерри нужно было дать образование.

Они поселились в пригороде Лондона в огромном мрачном особняке. Оставшись одна после смерти мужа, Луиза пыталась находить утешение в спиртном. Но душевное спокойствие не наступало. Положение усугубилось тем, что миссис Даррелл стала утверждать, что в доме живет привидение. Чтобы избавиться от этого соседства, пришлось переехать в Норвуд. Но на новом месте обитали целых три призрака. И в начале 1931 года Дарреллы перебрались в Борнмут, правда, тоже ненадолго… Здесь Джерри попытались отдать в школу, но он мгновенно возненавидел это заведение. Всякий раз, когда мать начинала собирать его в школу, он прятался. А когда его находили, с воем цеплялся за мебель, не желая покидать дом. В конце концов у него поднималась температура и его укладывали в постель. Луиза только пожимала плечами: «Если Джерри не хочет учиться, так тому и быть. Образование — ведь не главный ключ к счастью».

Остров мечты

В Борнмуте было неуютно не только Джералду. Не привыкшие к холодному английскому климату, остальные Дарреллы полностью разделяли его чувство. Страдая без солнца и тепла, они решили перебраться на Корфу . «Я чувствовал себя так, словно со скал Борнмута меня перенесли на небеса», — вспоминал Джералд. На острове не было ни газа, ни электричества, зато живности — хоть отбавляй. Под каждым камешком, в каждой трещине. Настоящий подарок судьбы! Восторженный Джерри даже перестал противиться учебе. У него появился преподаватель Тео Стефанидис — чудаковатый местный доктор. Старший брат Ларри считал его опасным человеком — тот подарил мальчику микроскоп и часами рассказывал ему о нелегкой жизни богомолов и лягушек. В результате живности в доме стало столько, что из «клоповника», как назвали домашние комнату Джерри, она стала расползаться по всему дому, вызывая шок у домочадцев. Однажды из спичечного коробка, лежащего на каминной полке, который Ларри взял, чтобы зажечь сигарету, появилась скорпиониха с кучей маленьких скорпиончиков на спине. А Лесли чуть было не лег в ванну, не заметив, что она уже занята ужами.

Чтобы привить ученику азы математики, Тео приходилось сочинять задачи вроде: «Если гусеница съедает в день по пятьдесят листьев, сколько листьев съедят три гусеницы за …» Однако, несмотря на все ухищрения учителя, кроме зоологии, Джералда всерьез ничего не интересовало. Впоследствии многочисленные почитатели Даррелла с трудом верили, что известный писатель и натуралист фактически человек без образования. Факт остается фактом, хотя научиться чувствовать и понимать мир животных нельзя ни в одном университете мира. С этим даром нужно родиться.

…Однажды ночью, когда Джерри спустился к морю искупаться, он неожиданно очутился посреди стаи дельфинов . Они пищали, пели, ныряли и играли друг с другом. Мальчика охватило странное чувство единения с ними, с островом, со всем живым, что только есть на Земле. Позднее ему казалось, что именно той ночью он понял: человек не властен ткать паутину жизни. Он — всего лишь ее ниточка. «…Я высунулся из воды и смотрел, как они плывут вдоль светлой лунной дорожки, то выныривая на поверхность, то с блаженным вздохом снова уходя под воду, теплую, как парное молоко», — вспоминал Даррелл. Даже в старости этот человек с вечно улыбающимися голубыми глазами, убеленный сединами и похожий на Санта-Клауса из-за своей пышной бороды, мог взорваться как пороховая бочка, стоило ему почувствовать, что собеседник считает человека венцом творения, вольным делать с природой все, что ему заблагорассудится. В 1939 году над греческим островом стали сгущаться тучи — начиналась война. Пробыв на Корфу пять незабываемых лет, Дарреллы вынуждены были вернуться в Англию. Они прибыли в обществе трех собак, жабы, трех черепах, шести канареек, четырех щеглов, двух сорок, чайки, голубя и совы. А Корфу навсегда остался для Джералда частью огромного мира, многим большего, нежели просто воспоминание о безмятежном детстве. На Корфу его мечты пели цикады и зеленели рощи, а в реальности — падали бомбы… Вокруг покинутой Дарреллами виллы итальянские войска устроили палаточный лагерь. Слава богу, Джерри этого не видел.

И по сей день на острове Корфу сохранился домик семейства Даррелл, в котором они прожили 5 лет

Первая экспедиция

В 1942 году Джерри призвали в армию. Убежденный космополит, он не рвался защищать родину, тем более что Англию он таковой и не считал. На медкомиссии врач спросил его: «Скажи честно, ты хочешь идти в армию?»— «В этот момент я понял, что спасти меня может только правда, — вспоминал Даррелл и потому ответил: Нет, сэр». — «Ты трус?» — «Да, сэр!» — без запинки отрапортовал я. «Я тоже, — кивнул эскулап. — Не думаю, чтобы им пригодился трус. Убирайся. Чтобы признать себя трусом, требуется немалая храбрость. Удачи, парень».

Удача Джерри понадобилась. Диплома у него не было, желания получить его — тоже. Оставалось одно — идти на неквалифицированную низкооплачиваемую работу. Подвернулась работа дежурного в зоопарке Уипснейд Лондонского зоологического общества. Работа изнуряющая, Джерри с иронией говорил, что его должность называется «мальчик на позверюшках». Однако это его совершенно не угнетало, ведь он среди животных.

Когда Дарреллу исполнился 21 год, по завещанию отца он унаследовал 3 тысячи фунтов. Это был шанс изменить судьбу, которым Джерри пренебрег, без колебания вложив эту довольно приличную сумму в экспедицию.

14 декабря 1947 года Даррелл с напарником — орнитологом Джоном Йелландом отплыл из Ливерпуля в Африку. Прибыв в Камерун, Джерри почувствовал себя ребенком в кондитерской. «Несколько дней после приезда я точно находился под воздействием наркотиков, — вспоминал он. — Как школьник, я принялся ловить все, что меня окружало — лягушек, мокриц, многоножек. Я возвращался в гостиницу нагруженный банками и коробками и разбирал свои трофеи до трех утра».

Семь месяцев пребывания в Камеруне без остатка съели все средства. Джерри пришлось срочно телеграфировать родным о высылке денег: впереди был самый трудный этап экспедиции — возвращение домой. Животных надо было перевезти на побережье, припасти им еды на дорогу.

Прибытие даррелловского «ковчега» было замечено прессой, а вот представителями зоопарков почему-то нет, несмотря на то, что он привез из Камеруна редкого зверька ангвантибо, которого не имел ни один европейский зверинец.

Снова в Африку

Зимой 1949 года этот «звериный маньяк», как его называли домашние, раздобыв денег, снова отправился в Камерун. В деревушке Мамфе удача улыбнулась ему — он поймал тридцать редких сонь-летяг. Следующим пунктом остановки стала равнинная область под названием Бафут . Местный чиновник поведал Джерри, что правит Бафутом некий Фон, завоевать расположение которого можно только одним способом — доказать, что вы можете выпить не меньше его. Джералд с честью выдержал испытание, и на другой день ему понесли животных. Во всем Бафуте наутро все знали о том, что белому гостю нужны звери. Окрыленный натуралист без устали торговался, сколачивал клетки, рассаживал в них животных. Спустя несколько дней радости поубавилось: казалось, людскому потоку не будет конца. Положение становилось катастрофическим. Так же как и в прошлую экспедицию, Дарреллу ничего не оставалось, как отправить домой телеграмму с просьбой помочь: ему не на что купить еду для животных. Чтобы прокормить зверей, он даже продал свое ружье. Разместив клетки на корабле, Даррелл наконец-то мог отдохнуть. Но не тут-то было. Его ждало еще одно приключение. Неподалеку от порта рыли дренажную канаву и случайно наткнулись на змеиную нору, полную гибонских гадюк. Время поджимало — наутро корабль должен был отплыть. Даррелл отправился за змеями ночью. Вооруженного рогатиной зверолова спустили в канаву с помощью веревки. В норе оказалось около тридцати змей. Через полчаса потерявшего фонарик и правый ботинок Джералда вытащили наверх. У него дрожали руки, но в мешке копошилось двенадцать гадюк.

…Путешествие обошлось Дарреллу в 2 тысячи фунтов. Продав всех животных, он выручил всего четыреста. Что ж, это уже кое-что. Пора готовиться к третьей экспедиции. Правда, на сей раз зоопарки охотно давали ему авансы под заказы, ведь Даррелл стал звероловом с именем.

Муза по имени Джеки

Чтобы договориться относительно заказа от зоопарка Бель-Вью, Джералду пришлось ехать в Манчестер. Здесь он поселился в небольшом отеле, владельцем которого был Джон Вулфенден. В это время в городе гастролировал театр «Сэдлерз Уэллс» и отель был полон балеринами из кордебалета. Все они поголовно увлеклись голубоглазым звероловом. В его отсутствие они трещали о нем без умолку, чем несказанно заинтриговали Джеки — девятнадцатилетнюю дочь Вулфендена. «В один дождливый день покой нашей гостиной был нарушен хлынувшим в нее каскадом женских фигур, который увлекал за собой молодого мужчину. Судя по нелепым выходкам эскорта, это мог быть только сам Чудо-бой. Он сразу уставился на меня словно василиск», — вспоминала Джеки.

Через две недели «командировка» Даррелла закончилась, и в отеле воцарилось спокойствие. Джеки перестала думать о нем, всерьез увлеченная занятиями вокалом. Девушка обладала хорошим голосом и надеялась стать оперной певицей. Но скоро Даррелл снова объявился в гостинице. На сей раз причиной его приезда была Джеки. Он пригласил девушку в ресторан, и они проговорили несколько часов. Рядом с ней ему хотелось остановить время.

Но не меньше пытливого исследователя привлекала и очередная экспедиция. Все шесть месяцев пребывания в Британской Гвиане Джералд вспоминал о возлюбленной: и когда ловил лунного увари в городке со звучным названием Эдвенчер, и когда гонялся по саванне Рупунуни за гигантским муравьедом. «Обычно во время путешествия я забывал обо всех, но это личико упорно преследовало меня. И тогда я подумал: почему я забыл обо всех и обо всем, кроме нее?»

Ответ напрашивался сам собой. Вернувшись в Англию, он тут же помчался в Манчестер. Однако неожиданно на пути их романтических отношений появилось серьезное препятствие. Отец Джеки был против этого брака: парень из сомнительной семьи мотается по свету, денег у него нет, да и вряд ли когда-нибудь будут. Не получив согласия отца девушки, Джералд уехал восвояси, а мистер Вулфенден вздохнул с облегчением. Но на этом любовная история не закончилась. В конце февраля 1951 года, когда мистер Вулфенден уехал на несколько дней по делам, Джерри вновь примчался в Манчестер. Он решил украсть Джеки. Лихорадочно упаковав ее вещи, они сбежали в Борнмут и через три дня поженились. Отец Джеки так и не простил ее за эту выходку, и они больше никогда не виделись. Молодожены же поселились в доме сестры Джерри Маргарет в маленькой комнатке. Даррелл пробовал снова устроиться на работу в зоопарк, но из этой затеи ничего не получилось.

И вот однажды, слушая, как некий автор читает по радио свой рассказ, Даррелл принялся нещадно критиковать его. «Если можешь написать лучше, сделай это», — заявила Джеки. Что за чепуха, он же не писатель. Время шло, безденежье стало напрягать, и Джерри сдался. Рассказ о том, как зверолов охотился на волосатую лягушку, вскоре был готов и отослан на Би-Би-Си. Его приняли и заплатили 15 гиней. Вскоре Даррелл прочел свой рассказ по радио.

Воодушевленный успехом, Джералд засел за роман о своих африканских приключениях. За несколько недель «Перегруженный ковчег» был написан. Книгу приняло к печати издательство «Фабер и Фабер». Она вышла летом 1953 года и сразу стала событием. Свой гонорар Джерри решил потратить на новую экспедицию — в Аргентину и Парагвай . Пока Джеки закупала снаряжение, он наскоро дописывал новый роман — «Гончие Бафута». Даррелл был убежден в том, что никакой он не писатель. А Джеки всякий раз уговорами усаживала его за машинку. Но раз люди покупают эту писанину...

Тяжкая роль жены

В южно-американских пампасах Джеки начала осознавать, что значит быть женой зверолова. Как-то они поймали птенца паламедеи. Джерри с ним измучился — птенец не желал ничего есть. Наконец он проявил некоторый интерес к шпинату, и Джеки пришлось несколько раз в день жевать шпинат для него. В Парагвае она делила свою постель с Сарой, детенышем муравьеда, и новорожденным броненосцем. Лишившиеся своих матерей, звереныши могли простудиться. «Мои возражения не мешали Джерри носить ко мне на кровать разных животных. Что может сравниться с матрацем, мокрым от звериной мочи? Невольно ощутишь, что весь мир — твоя родня», — иронизировала Джеки в своих мемуарах, которые так и назвала — «Звери в моей постели».

Их лагерь в деревушке Пуэрто-Касадо был битком набит собранными животными, когда в Асунсьоне, столице Парагвая, произошла революция. Чета Дарреллов вынуждена была покинуть страну. Зверей пришлось отпустить на волю. Из этой экспедиции зверолов не привез ничего, кроме впечатлений. Но как раз они и пригодились Дарреллу, когда по возвращении в Англию он засел за новый роман «Под пологом пьяного леса» об Аргентине и Парагвае. Окончив роман, Джерри внезапно заболел желтухой. Он лежал в комнатке в доме Маргарет, не имея возможности даже спуститься в гостиную, и от нечего делать стал предаваться воспоминаниям о детстве. Результатом «желтушного заточения» стал роман «Моя семья и другие животные» — лучший из всех, созданных Дарреллом. Это произведение было включено в Великобритании в обязательную школьную программу.

Собственный зоопарк

Гонорар за «Мою семью» был потрачен на третью по счету поездку в Камерун, к Фону. Впервые Джералд не получал удовольствия от экспедиции. Он скучал по прежней авантюрной жизни, но главной причиной депрессии Джералда было то, что они с Джеки перестали понимать друг друга. Даррелл запил. Лекарство от скуки нашла Джеки. А что если они не станут продавать животных в зоопарки, а создадут свой собственный? Джерри вяло пожал плечами. Чтобы купить землю, построить на ней здания, нанять служащих, требуется по меньшей мере 10 тысяч фунтов, где их взять? Но Джеки настаивала. А что, если она права? У него всегда сердце кровью обливается, когда приходится расставаться с пойманными животными. И вот Джерри заявил газетчикам, что эту партию животных он привез для себя и что он надеется устроить собственный зоопарк, предпочтительно в Борнмуте, и выражает надежду, что городской совет отнесется к этой идее благосклонно и выделит ему участок земли, иначе его животные сделаются беспризорниками.

А пока он пристроил зверей у своей сестры. Марго беспомощно стояла на крыльце своего дома, наблюдая, как из грузовика выгружают на ее аккуратную изумрудную лужайку клетки с животными. Выскочивший из кабины Джерри одарил сестру своей чарующей улыбкой и пообещал, что это всего лишь на неделю, от силы — две, пока власти не выделят место под зоопарк. Прошла зима, но место для зоопарка Джерри никто предлагать не собирался.

Наконец ему повезло — владелец огромного поместья Огр-Мэнор на острове Джерси сдавал в аренду фамильное гнездо. Посетив остров, Даррелл пришел в восторг: лучшего места для зоопарка просто не найти. Подписав договор об аренде, он со спокойной душой отплыл в очередную экспедицию в Аргентину снимать фильм для Би-би-си. Джерри мечтал увидеть своими глазами обитателей острова Вальдес — морских котиков и слонов. Котиков они отыскали быстро, но морских слонов почему-то не было. «Если бы ты не любовался так долго на котиков, слоны бы не уплыли», — наседала Джеки на мужа. Джерри сердито поддал ногой гальку. Один из камешков ударился об огромный бурый валун. «Валун» вздохнул и открыл большие печальные глаза. Оказывается, супруги выясняли отношения прямо посреди слонового лежбища.

Джеки сумела забыть обиду и занялась обустройством квартиры в усадьбе Огр. По всему поместью стучали молотки — зоопарк готовился к открытию. В Огр-Мэнор все должно быть подчинено удобству зверей, а не посетителей. Дарреллу хотелось, чтобы каждый человек хоть раз в жизни испытал то же, что он испытывал на Корфу, окруженный дельфинами. Мечты Джеки были более скромными. Она надеялась, что больше в ее постели не появится ни одно животное. Но не тут-то было. Их квартира в Огр-Мэнор в скором времени наполнилась разнообразными зверями — ослабленными детенышами или просто подхватившими простуду зверьками, которым требовались тепло и уход.

Открывшийся в марте 1959 года зоопарк не окупал себя. Джерри признавался Джеки, что его администраторскому «таланту» место на помойке. Супруги пребывали в режиме строгой экономии: орешки, которые посетители роняли у клеток, кормя обезьян по вечерам, собирали и упаковывали заново, доски для клеток добывали на ближайшей свалке, скупали по дешевки подгнившие овощи, а потом тщательно вырезали из плодов гниль, едва где-то поблизости издыхала лошадь или корова, как мигом прознавшие об этом «огрмэноровцы» устремлялись туда, вооружившись ножами и мешками: хищников фруктами не прокормишь. Времени писать у Даррелла не оставалось. Поэтому Джеки пришлось взять бразды правления в свои руки. Она управляла зоопарком железной рукой, и постепенно «звериное поместье» стало выбираться из кризиса.

Между тем Даррелл и Джеки все больше отдалялись друг от друга. «У меня такое чувство, что я вышла замуж за зоопарк», — любила повторять миссис Даррелл. Одно время Джеки надеялась, что рождение ребенка сблизит их, но после перенесенной ею операции она не могла иметь детей. Джерри окружил ее заботой, всячески стараясь развеять ее печаль. Как только Джеки оправилась, Дарреллы, прихватив с собой съемочную группу Би-Би-Си, отправились в очередную экспедицию в Австралию, где им удалось снять уникальные кадры рождения кенгуренка.

Печальная встреча с детством

Летом 1968 года Джералд и Джеки отправились на Корфу, чтобы отдохнуть от своего «зверинца». Перед отъездом Даррелл был несколько подавлен. «Всегда рискованно возвращаться в места, где ты когда-то был счастлив, — объяснил он Джеки. — Наверное, Корфу сильно изменился. Но ведь цвет и прозрачность моря изменить невозможно. А мне сейчас нужно именно это». Джеки обрадовалась, услышав, что муж хочет ехать на Корфу, — в последнее время он говорил, что чувствует себя в Огр-Мэнор, как в клетке. Неделями сидел взаперти, не желая даже выйти в зоопарк посмотреть на своих зверей.

Они уже побывали на Корфу годом раньше, когда Би-Би-Си решила снимать на острове фильм «Сад богов» по одноименному роману Даррелла о его детстве. Джералд несколько раз едва не срывал съемки: его приводили в ярость валяющиеся повсюду пластиковые бутылки и бумажки — Корфу уже давно не был первозданным Эдемом.

Радостная Джеки паковала чемоданы. В тот раз съемки помешали Джерри насладиться природой Корфу, теперь все будет иначе, он вернется домой другим человеком. Но прибыв на остров, Джеки поняла, что Корфу — самое последнее место в мире, куда ей следовало везти впавшего в уныние мужа. Побережье обросло отелями, по Корфу колесили цементовозы, при виде которых Даррелла бросало в дрожь. Он стал без видимой причины разражаться слезами, много пить, а однажды сказал Джеки, что испытывает почти непреодолимое желание покончить с собой. Остров был его сердцем, и теперь в это сердце вбивали сваи, заливали его цементом. Даррелл чувствовал себя виноватым, ведь это он написал все эти солнечные книги о своем детстве: «Моя семья...», «Птицы, звери и родственники» и «Сад богов», после выхода которых туристы валом повалили на греческие острова. Джеки увезла мужа в Англию, где он на три недели лег в частную клинику лечиться от депрессии и алкоголизма. После его выписки они с Джеки расстались.

Женщина — просто богиня

В начале семидесятых в Джерсийском Фонде дикой природы, который основал Даррелл, созрел заговор с целью вывести его из состава членов, фактически отстранив от управления зоопарком и Фондом. Джералд кипел от ярости. Кто изыскивал деньги на покупку самца гориллы, когда у Фонда не было ни гроша? Кто отправился прямиком к самому богатому человеку на Джерси и выпросил у него деньги в обмен на обещание назвать гориллу именем богача? Кто наведывался к женам сильных мира сего, когда в зоопарке надо было построить Дом рептилий или еще что-нибудь, и получал от них чеки? Кто нашел для Фонда могущественных покровительниц — английскую принцессу Анну и принцессу Монако Грейс?

И хотя Джералд сумел остаться на своем посту и сформировать новый совет, эта история стоила ему больших нервов…

Летом 1977 года Даррелл колесил по Америке. Он читал лекции и собирал деньги для своего Фонда. В Северной Каролине на торжественном приеме, который устроил в его честь Университет Дьюка, он познакомился с 27-летней Ли Макджордж. Окончив зоологический факультет, она два года изучала на Мадагаскаре поведение лемуров, а вернувшись, засела за диссертацию. «Когда она заговорила, я уставился на нее с удивлением. Красивая женщина, которая изучает животных, — просто богиня!» — вспоминал Даррелл. Они проговорили до ночи. Когда речь заходила о повадках животных, собеседники принимались пищать, фыркать и хрюкать, наглядно иллюстрируя свои слова, чем немало шокировали почтенных профессоров.

Перед отъездом в Англию Даррелл написал Ли письмо, заканчивающееся словами: «Вы — тот человек, который мне нужен». Потом он долго ругал себя — что за глупости! Ему пятьдесят два, а она молода, к тому же у нее есть жених. А может, все же попытаться поймать этого «зверька»? Только на какую приманку? Ну, конечно, — у него же есть зоопарк. Он написал Ли письмо с предложением поработать в Джерсийском Фонде, и она его приняла. «Меня переполняла радость, мне казалось, что я поймал радугу», — вспоминал влюбленный Даррелл.

Из Индии, куда отправился этот неугомонный странник, он писал ей длинные любовные письма, больше похожие на стихи в прозе. Радужное настроение сменялось приступами меланхолии, он терзался сомнениями, Ли колебалась, не решаясь порвать со своим женихом.

Они поженились в мае 1979 года. Ли была откровенна с ним — она восхищается им, но не любит. И все же черная полоса в жизни мэтра кончилась. Они колесили по миру, собирая животных или читая лекции, а когда хотели покоя, возвращались в Огр-Мэнор.

Даррелл никогда не умел быть один. Итак, с ним его «дорогая Макджордж», как он называет жену. Фонд и зоопарк процветают. Программа разведения в неволе исчезающих видов успешно осуществляется. Когда журналисты спрашивали его, что он делает, чтобы заставить своих подопечных размножаться, он шутит: «По ночам я хожу вокруг их клеток и читаю им Камасутру».

Всемирное признание

Он любил прогуливаться по зоопарку рано утром, пока нет посетителей. И вот какой-то юноша здоровается с ним. «Кто это, служитель?» Что-то он не замечал его раньше. Ну, разумеется, это кто-то из «армии Даррелла».

Так себя называют его студенты. Они обожают своего преподавателя, могут цитировать наизусть целые главы из его книг. Как часто ему приходилось слышать: «Видите ли, сэр, прочитав в детстве ваш роман, я решил стать зоологом и посвятить свою жизнь спасению животных...» Да, у него теперь есть ученики, у него, по сути неуча. Это он создал на Джерси подготовительный центр, где студенты из разных стран могли изучать разведение животных в неволе.

В 1984 году на Джерси с помпой отпраздновали 25-летие зоопарка. Принцесса Анна от лица сотрудников преподнесла ему в подарок спичечный коробок из серебра с золотой скорпионихой внутри, так похожей на ту, живую, которая много лет назад напугала Ларри.

В октябре 1984 года Ли с Джералдом вылетели в Советский Союз для съемок документального фильма «Даррелл в России». Ему хотелось своими глазами увидеть, что делается в СССР для сохранения исчезающих видов. Москва показалась ему серой и тоскливой. Писатель был бесконечно удивлен, узнав, что в этой далекой стране он — культовая фигура. Его русские поклонники, так же как и его студенты, цитировали целые абзацы из его романов, только, разумеется, по-русски. «Русские напоминают мне греков, — писал Даррелл в дневнике, — своими бесконечными тостами и готовностью целоваться. За последние три недели я перецеловал больше мужчин, чем Оскар Уайльд за всю свою жизнь. Они все стремятся расцеловать и Ли, и это лишний раз убеждает меня в том, что за коммунистами нужен глаз да глаз».

Когда Даррелла всю ночь везли на поезде из Москвы в Дарвинский заповедник, он удивил своих сопровождающих крепкой головой, до утра на равных угощаясь с ними водкой в купе.

Эпилог

Осенью 1990 года Даррелл совершил свое последнее путешествие на Мадагаскар, чтобы поймать редкого зверька ай-ай. Но походная жизнь оказалась для него уже не в радость. Он вынужден был сидеть в лагере, мучаясь от артритных болей, в то время как его молодые и здоровые спутники охотились за руконожкой.

В начале девяностых на писателя навалились болезни. А в марте 1994 года он перенес тяжелую операцию по пересадке печени. «Я вышла замуж не по любви, — вспоминала Ли, — но когда поняла, что могу его потерять, я по-настоящему полюбила его и сказала ему об этом. Он был поражен, ведь я так долго не произносила этих слов». Операция прошла успешно, но началось общее заражение крови. Ли перевезла его на Джерси, в местную клинику.

30 января 1995 года Джералда Даррелла не стало. Его похоронили в саду поместья Огр. Джерсийский Фонд был переименован в Даррелловский. Атеист Джералд, уже тяжело больной, не прочь был поразмышлять о том, что ждет его по ту сторону. Стая дельфинов, плывущая прочь по лунной дорожке, — как часто эта картина возникала перед его мысленным взором. Быть может, он, как и хотел, стал одним из них, чтобы уплыть и отыскать свой собственный остров, который никто никогда не найдет.

Наталия Борзенко

Весной 1935 года на Корфу с долгим визитом прибыла небольшая британская семья, состоявшая из матери-вдовы и троих детей не старше двадцати лет. Месяцем раньше туда прибыл четвертый сын, которому было больше двадцати - и к тому же он был женат; сначала все они остановились в Пераме. Мать с младшими отпрысками обустроилась в доме, который потом стали называть Землянично-розовой виллой, а старший сын с женой поначалу поселились в доме соседа-рыбака.

Это, конечно, была семья Даррелл. Все остальное, как говорится, принадлежит истории.

Так ли это?

Не факт. За годы, прошедшие с тех пор, о Дарреллах и о тех пяти годах, что они провели на Корфу, с 1935-го по 1939-й, было написано множество слов, причем большинство из них самими Дарреллами. И все же относительно этого периода их жизни до сих пор существует множество вопросов без ответа, и главный из них - что же именно произошло за эти годы?

Этот вопрос мне удалось задать самому Джеральду Дарреллу в 70-е годы, когда я возил группу школьников в зоопарк Даррелла в Джерси во время поездки на Нормандские острова.

Джеральд ко всем нам отнесся с необычайной добротой. Но он отказался отвечать на вопросы про Корфу, если только я не пообещаю вернуться на следующий год с другой группой школьников. Я пообещал. И тогда он очень откровенно ответил на все вопросы, которые я ему задал.

На тот момент я счел это конфиденциальным разговором, так что многое из рассказанного никогда не пересказывал. Но основные вехи его рассказа я все же использовал - чтобы искать объяснений у других. Подробной картиной, которую я таким образом смог составить, я поделился с Дугласом Боттингом, который затем написал авторизованную биографию Джеральда Даррелла, и с Хилари Пайпети, когда она писала свой путеводитель «По следам Лоренса и Джеральда Дарреллов на Корфу, 1935-1939».

Теперь, однако, все изменилось. А именно - все члены этой семьи давно умерли. Мистер Даррелл умер в Индии в 1928 году, миссис Даррелл - в Англии в 1965-м, Лесли Даррелл - в Англии в 1981-м, Лоренс Даррелл - во Франции в 1990-м, Джеральд Даррелл - в Джерси в 1995-м, и, наконец, Марго Даррелл умерла в Англии в 2006 году.

У всех у них остались дети, за исключением Джеральда; но причина, по которой нельзя было сообщать подробности того давнего разговора, умерла вместе с Марго.

Что же теперь нужно рассказать?

Я думаю, некоторые важные вопросы о Дарреллах на Корфу, которые до сих пор приходится иногда слышать, требуют ответа. Ниже я как раз и пытаюсь на них ответить - правдиво, насколько возможно. То, что я излагаю, было, по большей части, рассказано Дарреллом мне лично.

1. Книга Джеральда «Моя семья и другие животные» - это скорее художественная или скорее документальная проза?

Документальная. Все персонажи, упомянутые в ней, - реальные люди, и все они Джеральдом тщательно описаны. То же касается и животных. И все описанные в книге случаи - факты, хоть и не всегда изложенные в хронологическом порядке, но об этом Джеральд сам предупреждает в предисловии к книге. Диалоги тоже точно воспроизводят манеру, в которой Дарреллы общались друг с другом.

© Montse & Ferran ⁄ flickr.com

Белый дом в Калами на острове Корфу, в котором жил Лоуренс Даррелл

2. Если это так, то почему Лоуренс по книге живет вместе с семьей, тогда как на самом деле он был женат и жил отдельно в Калами? И почему в книге нет никаких упоминаний о его жене Нэнси Даррелл?

Потому что на самом деле Лоренс и Нэнси большую часть своего времени на Корфу провели вместе с семьей Даррелл, а не в Белом доме в Калами - это относится к периоду, когда миссис Даррелл снимала огромные Желтую и Белоснежную виллы (то есть с сентября 1935 года по август 1937-го и с сентября 1937-го до отъезда с Корфу. Землянично-розовую виллу они снимали на первое время, и это продлилось менее полугода).

На самом деле Дарреллы всегда были очень сплоченной семьей, и миссис Даррелл была в эти годы центром семейной жизни. И Лесли, и Марго, после того как им исполнилось двадцать, также некоторое время жили на Корфу отдельно, но где бы они ни селились на Корфу в эти годы (то же касается Лесли и Нэнси), среди этих мест всегда оказывались виллы миссис Даррелл.

Однако нужно отметить, что Нэнси Даррелл так и не стала по-настоящему членом семьи, и они с Лоренсом расстались навсегда - вскоре после отъезда с Корфу.

3. «Моя семья и другие животные» - более или менее правдивое изложение тогдашних событий. Как насчет других книг Джеральда о Корфу?

С годами вымысла прибавлялось. Во второй книге о Корфу, «Птицы, звери и родственники», Джеральд рассказал некоторые из лучших своих баек о времени, проведенном на Корфу, и большинство из этих баек правдивы, пусть и не все. Некоторые истории были довольно дурацкими, так что он впоследствии сожалел, что включил их в книгу.

Многие события, описанные в третьей книге, «Сад богов», тоже выдуманы. Коротко говоря, наиболее полно и подробно о жизни на Корфу рассказано в первой книге. Во вторую вошли кое-какие истории, не вошедшие в первую, но их не хватило на целую книгу, поэтому пришлось восполнить пробелы вымыслом. А третья книга и последовавший за ней сборник рассказов, хоть и содержали некоторую долю реальных событий, в основном представляют собой литературу.

4. Все ли факты об этом периоде жизни семьи вошли в книги и рассказы Джеральда о Корфу или что-то было умышленно опущено?

Кое-что было умышленно опущено. И даже более чем умышленно. Ближе к концу Джеральд все больше выходил из-под контроля матери и некоторое время прожил вместе с Лоренсом и Нэнси в Калами. Об этом периоде он по ряду причин никогда не упоминал. Но именно в эту пору Джеральда можно было с полным правом назвать «дитя природы».

Итак, если детство и вправду, как говорят, «банковский счет писателя», то именно на Корфу и Джеральд, и Лоренс с лихвой пополнили его опытом, впоследствии отраженным в их книгах.

Предисловие

Люди постоянно спрашивают меня, что случилось с моей сестрой. Я рад сообщить, что Марго всё ещё полна сил, и что наши жизни все такие же запутанные, как и в тихие дни на Корфу. Она помогала растить моих животных, я помогал воспитывать её детей. Она часто сваливается на меня как снег на голову в моём зоопарке на Джерси и даже в Провансе, я часто вторгаюсь на её территорию в Борнмуте. Мы вместе много отдыхали, колеся по просёлочным улочкам Франции, спорили о выборе места для пикника или, когда по биологической нужде остановить машину, кормили голубей на площади Сан – Марко в Венеции и наблюдали за их розовыми сородичами в тропическом раю Маврикия. И, конечно же, снова разделяли впечатления от очаровательного Корфу, где мы искали и находили пустынные оливковые рощи и морские пещеры, в которых мы все были так счастливы.
С самого начала и также остро, как и братья Дарреллы, Марго продемонстрировала восприятие комической стороны жизни и способность замечать недостатки людей и селений. Как и мы, она иногда склонна к преувеличениям и полётам фантазии, но я думаю, что это не плохо, если случается рассказывать свои истории чтобы развлечся. Я очень рад, что она запечатлела переживания в «51-ом доме» и знаю, что вам они тоже понравятся.
Джеральд Даррелл, Джерси, 27 ноября 1994.

Вступление.

Шёл 1947 год. Провинциальный Борнмут. Эта идея зародилась после телефонного звонка моей тёти Пэйшнс, закоренелой старой девы, которая позвонила в наш семейный дом в Борнмуте, чтобы объявить о своём предстоящем визите. - Как твоя дорогая мамочка? Бедняжка – так хлопотно растить детей одной. (Мама осталась вдовой). А тот умный мальчик, Лоренс, всё ещё занят, здоров и пишет? (Лоренс стремился стать литературным гением). А как Лесли? Он уже устроился на другую работу? Потому что ему уже давно пора! (Лесли, занявшийся спекуляцией и бросивший все другие рискованные предприятия, был без работы несколько месяцев и не думал о каких-либо перспективах трудоустройства). А дорогой брат Джеральд? Он всё ещё подвергает себя опасности тропических болезней? (Брат Джеральд, демонстрирующий явные склонности к природе с двух лет, был в настоящее время окружён животными в каком-то зоопарке и наблюдал один Бог знает за чем). А ты, дорогая? Я верю, что ты времени зря не теряешь? (Я вернулась некоторое время назад домой, после приключения как в замужестве, так и в захватывающих путешествиях в дальние страны, а сейчас, не решив, что делать дальше, я была фактически в подвешенном состоянии).
Довольная, что мы все по крайней мере были живы, тётя Пэйшнс затем прозондировала меня на вторую самую важную тему – деньги.
- А как финансы? - Без сомнения она надеялась на чудо.
- Ну, у меня есть наследство, которое оставил мне отец… наверное, - добавила я неуверенно, не желая изображать слишком чёрную картину в случае, если я навлекла на себя её немилость, или слишком успешную – что возможно бы убило любые благородные стремления, которые у неё могли быть. Я представила, как её нежная улыбка становится кислой от неодобрения при любом упоминании о надвигающейся финансовой путанице.
- В последнее время, Марго дорогая, я много думала о тебе и у меня появилась идея, - объявила она, исполнившись самомнения, затем зловеще сделала паузу, ожидая, что я открою рот от преждевременного счастья.
- Марго, ты всё ещё слушаешь? – спросил голос, ощущая, как рассеивается моё внимание.
- Да, конечно, - ответила я быстро и села с неслышным вздохом смирения, зная что идеи тёти Пэйшнс требовали от собеседника устроиться как можно удобнее для того, чтобы насладиться долгой беседой. – Тебе действительно нужно взять себя в руки, дорогая, и усердно работать для твоего будущего процветания, как это сделала я.
Это была лекция об упорной работе – о том, о чём я ничего не знала. В унынии я опрометчиво позволила моим мыслям витать в облаках. Меня вернул к реальности внезапные высокие ноты в настойчивом тоне:
- Это единственное, что стоит делать – ты согласна?
- Да! – я с трудом выдохнула, взволнованная тем, что же подразумевала моя тётя.
- Ты, дорогая, откроешь пансионат. Не обычный, а более высокого качества, спокойный и безопасный! – голос стал твёрдым и восторженным. – Замужество же ни спокойное ни безопасное. (Тётя была закоренелой старой девой). Это будет вроде якоря для тебя, когда тебя, как старую лодку, будет носить по волнам без руля.
Не обратив внимания на описательные способности, я успокоила себя в зеркале напротив. На её сравнения со старой лодкой я ещё не походила, но мысль о финансовой безопасности вдруг воодушевил меня невообразимо. Я кратко проанализировала ситуацию. Тётя Пэйшнс была права: собственность, пансион с питанием. Какая хорошая идея! Хотя у меня и не было опыта в таких делах…
- Пансион? Я никогда не думала об этом, - ответила я с растущим интересом.
- Не пансион, дорогая, а пансионат – пансион очень просто. Я только вчера говорила маме, - продолжала тётя Пэйшнс, - что Марго нужно что-то основательное за плечами: не очередное замужество, а деловая собственность, потому что с её темпераментом в замужестве нет стабильности.
Я заметила, что нежно улыбаюсь прямо тёте Пэйшнс через расстояние в Кенсингтоне в комнате цвета аквариумной зелени. Эта идея вдруг оказалось брошенным вызовом. Безопасность так переменчива. Кто я, чтобы недооценить любое предложение улучшить моё финансовое положение? Безоблачная жизнь хозяйки гостиницы проносилась перед глазами, как в пословице серая тучка с серебряной подкладкой, мечта была фактически в пределах досягаемости. Поэтому я благословляла мою тётю Пэйшнс в этот роковой день, немного неуверенно направляясь на кухню, потому что всё же было не миновать семейного совета.
Я огорошила новостью о моей намечающейся рискованной сделке маму и всех, кто был рядом в этот момент, пылко описывая финансовую прибыль и пожизненную безопасность в атмосфере тихой изысканности. Это будет не просто ночлежный дом, объясняла я шеренге с онемевшими лицами, а что-то на порядок выше – пансионат.
Они восприняли мои радужные заключения в затянувшейся тишине, затем поспешно удалились за запертые двери, чтобы обсудить то, что они называли «этим новым сумасшествием». Почему моя семья должна считать новую сделку чем-то ненормальным, горько спрашивала я себя. Что может быть плохого в том, чтобы стать спокойной владелицей гостиницы в уважаемом городке при моральной поддержке тёти Пэйшнс – а, возможно, и финансовой, если у неё появятся благородные побуждения. И кто они такие, чтобы судить о такой важной деловой сделке, если среди них не было ни одного смыслящего в коммерции? Я проанализировала достоинства моей семьи со всей предвзятостью, приготовившись к репрессивной критике. Возьмём, к примеру, мою маму: крошечная и храбрая – да, упорная в материнской любви – да, но не знаток хозяек гостиниц и, конечно, не бизнес-леди. Да и как она могла ею быть, с её ограниченным опытом, полностью поглощённая семейными делами: животные, сад, осваивание изысканного искусства индийской кухни и пленительных страниц пророчеств. Как она сумела превратить роль респектабельной хозяйки гостиницы в драму в духе «Доктора Криппена» , полную невероятных опасностей? Её беспокойства до сих пор были лишь надвигающийся овердрафт и ужас от торговли белыми рабами. Она всё ещё предупреждала меня, свою единственную дочь, о шприцах для подкожных инъекций, которыми быстро снабжают в кинотеатрах темнокожие незнакомцы и, конечно, об опасности не поднимать сиденья общественных туалетов. Лоренс также не помогал в этой ситуации, поощряя страхи мамы с жестокой одарённостью к преувеличениям и убеждая её принять решительные меры.
Не помогал и Лесли – коротышка, самовольный захватчик дома, раблезианская фигура, расточающий краски на холсты или глубоко погружённый в лабиринты оружия, лодок, пива и женщин, также без копейки, вложивший всё своё наследство в рыбацкую лодку, которая утонула уже перед первым своим плаванием в Пул Харборе. Он соглашался с каждым произнесённым Лоренсом словом, описывающим уже представленные ужасы с ещё более живописными примерами похотливых постояльцев, удушенных на посту хозяйках гостиниц, сомнительных рождениях и удивительных смертях. Его заключительное заявление о том, что «хозяйками гостиницы не становятся, а рождаются», голосом предполагающим, что они только что проводили на покой любимого усопшего родственика, ещё больше расстроило маму.
К счастью, отсутствие брата Джеральда временно освободило меня от его комментариев, которые без сомнения, стоили бы всех вместе взятых комментариев его братьев. Я вздрогнула при воспоминании о его занятиях, которые не включали в себя управление обширным наследством или владение спокойным пансионатом. Я заново вспоминала банки заполненные жуками, коробки ящериц, ужасно пахнущий помёт птиц, отвратительных змей, хранящихся в спирту, трупы с вывернутыми внутренностями, гротескно подготовленные к вскрытию, воздух, спёртый от эфира, когда искалеченное животное было мастерски вылечено и возвращено к жизни, в то время как люди с более слабыми желудками, чем его собственный, ковыляли прочь, чтобы прийти в себя. Возвращение Джеральда значило бы смятение и беспорядок: нас всех с энтузиазмом заставят выйти на воздух, не взирая на погодные условия, чтобы просканировать окрестности на возможные богатства, где бы он мог, без помех, создать первое ядро зоопарка мечты. Уже имелся и весёлый кандидат, обезьянка Павло - маленький пушистый призрак - с лицом старого мудреца. Она правила домом в его отсутствие. Усаживаясь в стратегических точках, чтобы справить естественную нужду, он глубоко оскорблялся, если его побеспокоили. Павло дулся часами в каком–нибудь недоступном месте, в то время как перекормленная тибетская овчарка боролась за первое место в предпочтениях семьи. Ко всему этому, плохо набитый крокодил, от которого сильными волнами исходил затхлый запах, свирепо смотрел маленькими и блестящими, как бусинки, глазами с ванного шкафчика, а снизу небрежно написанное на зеркале красным мылом (сильное напоминание, что отсутствие Джеральда было лишь временным) предупреждение: «Пожалуйста, не трогайте», вместе с напоминанием самому себе о встрече с зубным врачом. Ну и кто бы не пожелал сбежать в Утопию хозяйки пансионата?

Глава 1

Итак, я оставила тёплые фамильярности хорошо известного окружения и начались недели интенсивного поиска дома. Новый мир открылся передо мною – очаровательный мир кирпичей и известкового раствора, в который унесли меня стремительные крылья исследования. Я увидела всё, кроме подходящего дома! Ставни окон открывались, чтобы показать молчаливые бальные комнаты, мраморные колонны поднимались к богато украшенным потолкам, где пухлые херувимы, играя, бесстыдно гонялись друг за дружкой; потайные лестницы, затянутые паутиной; чердаки, бездыханные в своём богатстве ждущих теней; чопорные и безжизненные бунгало размером с обувную коробку; ужасные дома в изогнутых кандалах рифлёного железа, окрашенные в тёмно-коричневый цвет. Когда в очередном уголоке открывался запущенный затопленный водой сад, множество отголосков шептали невидимым присутствием бранящейся тёти Пэйшнс - «Самая неподходящая собственность, дорогая» - и весёлым бормотанием брата Джеральда - «Посмотри, чудесно послужит прудом для бегемотов». А тем временем запас подходящих домов тревожно сузился, вынуждая меня рассматривать практические вопросы.
Я не знаю, что я хотела, но в один непредсказуемый момент вдруг узнала, притом невероятно близко от дома. Конечно, я видела это здание раньше, но никогда не «ощущала» его присутствия, и даже не замечала, кто живёт за ярдами мрачных занавесок каштанового цвета. Сейчас табличка «Продаётся» изменила всё, думала я в восторге, остановившись с сияющими глазами и обдумывая свой выбор на этой спокойной широкой улице с большими старинными домами эдвардианской эпохи (к слову, на нашей собственной улице).
Объект моего внимания большой удобный квадратный дом основательно стоял на трёх этажах. Широкие ниши - глубокие выступы комнат с окнами - разбивали твёрдость толстых стен спереди, а между ними, маленькие куполообразные окошки с ярким цветным стеклом добавляли необычный причудливый оттенок этой немного тусклой палитре тёмно-зелёного цвета снаружи. Высоко между рядами дымовых труб, я с удовлетворением отметила привлекательные окна мансарды. Большая веранда укрывала входную дверь, каменный гараж сужал вход в сад за домом: участку не подрезанных деревьев и заросшего газона, окружённого высокой стеной, прочным забором и густой изгородью из бирючины. Запущенная часть сада – но для меня в это мгновение это был рай. Передняя дверь открылась по моему нетерпеливому желанию еще до того, как я дошла до неё и буравя меня проницательным взглядом постоянно укрытых в складках цвета шпатлёвки, как будто они провели всю жизнь под жарким солнцем, стояла женщина обильных пропорций и преклонного возраста. Необъятная, ужасно пожелтевшая, белая блузка, украшенная подтёками от еды потёртая юбка с разошедшимися швами передавались из поколения в поколение. Две одинокие стеклянные пуговицы на блузке с отколотыми краями, словно у прозрачного бриллианта, державшихся на одной ниточке, доблестно, но малоэффективно прикрывали колыхающуюся грудь, которая грозила вырваться наружу сквозь оскалившиеся прорехи запачканной шерстяной и батистовой подкладки: простоватые изобретения боролись за первое место на пути к свободе. По контрасту со всем остальным в ней, волосы блестели словно нимб. Заплетённые в толстую белую косу и несколько раз аккуратно обвивавшие ее голову они были подколоты шпильками, чтобы добиться неподвижности. Было похоже на то, что она надела серебряную корону.
Я стояла изумленная и пораженная плохо сочетавшимся внешним видом. Я чувствовала резкость за мягкими гигантскими формами, в то время как мои любопытные глаза мельком глянули на нее и осмотрели холл. Несмотря на унылую отделку поблекший бежевый в крапинку холл был большим и предоставлял много возможностей. Длинные окна с цветными стеклами, открывавшиеся в сторону веранды, отражали оттенки ярких цветов. Центральная люстра оказалась мрачным приспособлением, покрытым коричневым бумажным абажуром – любительская самодельная мешанина, при том небрежно склеенная.
Возможно, в другое время, мое первое впечатление от неряшливого интерьера и брюзгливой безызвестной старухи безоговорочно оттолкнуло бы меня. Но сейчас, так как я чувствовала себя чрезвычайно уверенной в своем выборе, ничто не могло помешать моей задаче, пока меня преследовали по пятам, будто в экспедиции Кука. К этому времени миссис О’Грэйди стала по-человечески болтливой, пересыпала свои речи о продаже другими неуместными репликами с упорной настойчивой игривостью пожилой суки, оставившей позади лучшие годы. Она делала акцент на красотах дома, постоянно повторяя фразу «недавно покрашенные», что было явной ложью, так как бросалось в глаза, что только по самым заметным деревянным частям прошлись кисточкой. Она ловко поторапливала меня от одного клочка свежей краски к другому, надеясь обмануть, при этом продолжая свои истории о жизни в Китае – о годах, занятых спасением душ в Миссии, вместе с требовавшим заботы больным мужем. А мои пытливые глаза в это время, ничего не пропуская, не заметили ни одной личной вещи на память о стране, которой она посвятила свои лучшие годы. Широкая лестница, плавно поворачивая в двух местах, вела на просторную площадку, с которой просматривалась большая часть холла. На этой площадке было длинное окно с непрозрачным темно-изумрудным стеклом. Я представила ее балконом для музыкантов. Комнаты широко раскинулись по всей площади. Ничто не могло испортить эту просторную площадку, думала я, даже этот ужасный запах подгоревшего тушеного мяса с овощами, которое булькало на плите. На верхней площадке лестницы я повернула и с удовольствием обнаружила еще одну вместительную площадку с большими и хорошо спланированными комнатами, в том числе огромную ванную комнату с литым железным монстром в виде ванны на изогнутых ножках, заполненной посудой. Узкая лестница вела на длинный белый чердак со скошенными потолками и мансардными окнами. Под нами простирался сад, тонувший в сплетении зеленых кустов и высоких деревьев. Этот вид сменялся протянувшимися крышами и туманными лугами, которые возвышались вдали на холмах. Их очертания делались размытыми в неярком свете окончания еще одного прошедшего дня.
Когда я уходила, сумерки сгустились. Длинные тени молча пролегли через дорогу в неровном мерцании света. Мамин пес Саймон стремглав бежал вдоль дороги, ожесточенно преследуя лохматую кошку под одобрительные возгласы нашей старой ирландской соседки мисс Брэйди, которая ненавидела котов даже больше чем собак.
Я понимала, что схватка предстоит и в законных торгах за дом – мой дом – завтра, и, возможно, послезавтра…

Глава 2

Миссис О’Грэйди, как я и думала, судя по ее хитрому лицу, оказалась крепким старым орешком. Ее годы в Миссии в Китае, когда она служила Всевышнему, не добавили заботливости или благородства ее характеру. Она была ловкая как галка, нагло обманывая, торгуясь, как восточный купец на базаре, усевшийся на корточках в своих источенных червяком владениях. Она оттягивала конечную покупку как могла, пытаясь запутать ход канцелярских формальностей и выгадать еще несколько монеток. Прирожденная Шейлок , она горячо требовала справедливую цену за то, что она называла «почти новые приборы» - несколько карнизов от штор, зеленые и изогнутые от времени, которые висели наверху лишь по милости нескольких ржавых болтов.
Я понятия не имела, сколько волокиты будет при покупке дома, и какая жадная и алчная эта женщина. Выше моего понимания было то, как можно спорить и торговаться из-за устаревших карнизов, годных только на лом, или ночью красться и вырывать множество растений, оставив предательский след свежевскопанной земли в саду.
Из сада пропал розовый куст, затем еще один, пока скучный вздор покупки дома не завершился. Я подписывала документ за документом неизмеримой длины, а мои деньги – наследство от отца – так и таяли. Я начала сомневаться в мудрости моего выбора, но поворачивать назад было поздно. Это важное решение купить дом совпало с приездом тети Пэйшнс, который я сейчас расценивала как хороший знак, ибо становилось ясно, где при необходимости занять денег. Я встретила ее с распростертыми объятиями, пока мои родственники спасались бегством.
Тетушка Пэйшнс прибыла со всей пышностью достойной визита мэра, с королевской осанкой, сидя за рулем отполированного «Бентли», без шофера, чтобы никто не отправил ее раньше времени на тот свет! Мне хватило одного взгляда, чтобы понять всё о предпринятых ею обычных мерах предосторожности: дорожные пледы и грелки, дождевик на полной корзине для пикника и аптечка первой медицинской помощи, втиснутые в стратегически хитрые места – при необходимости все было готово. Японский зонтик от солнца грозил пробить себе дорогу через заднее стекло и звучный голос доносился с глубин заднего сиденья.
После минутной схватки с дверями она элегантно вышла, с улыбкой вылезая из-за руля. Ее карие глаза сверкали, щеки были как розовый бархат. Золотисто-коричневый велюровый берет плотно покрывал ее аккуратно завитые волосы, а приталенное дорожное пальто в крапинку с одной пуговицей плотно облегало ее живот. Мех нездоровой лисицы свисал с ее шеи будто в агонии. С глубин заднего сидения, побеспокоенные в своем сне, последовала обычная тетушкина свита: тявкающие бедлингтоны и Пуси, сиамский кот.
Переполненная чувствами по случаю по случаю нашего воссоединения, тетя направила нас к дому при помощи японского зонта. Шлейф дорогих духов перебил все запахи животных, и мы направились в гостиную среди снующих под ногами животных.
Еле сдерживая мои проклятия из-за неудобства от такого количества животных кругом, я поспешно закрыла подальше маминого пса Саймона, угрожающе зарычавшего при виде блестящего пузатого сиамца, который направлялся к его стулу. Я согнала мармозетку Джеральда по имени Павло на карниз для штор, где она пронзительно кричала ругательства из-за вторжения и быстро бросала кухонного полотенца, а затем капитулировала после того как получила мучных червей в банке из-под печенья.
Это расстроило бы кого угодно. Я удобно устроила свою тетю среди множества запахов. Чувствуя, что сейчас место действия безмолвно, я извинилась за временное отсутствие всей семьи и рассказала в мельчайших подробностях историю своих собственных дел, изобразив непреклонную миссис О’Грэйди и, как мне казалось, ее бессмысленные и хитрые уловки. С жаром расписывая дом, я подвела тетю Пэйшнс к дверям и показала свою скорую покупку, а также возможности дома с деловой точки зрения.
Тетя Пэйшнс слушала мою историю то с возгласами испуга, ужаса и негодования, то хвалы, когда, по ее мнению, я проявляла чуточку делового чутья и выигрывала. Я была довольна ее сосредоточенным вниманием и интересом к моим делам, и поэтому продолжала высказывать подробности с огромным энтузиазмом.
- И чтобы вы думали! Она хочет заставить меня купить кучу хлама! – пожаловалась я, исчерпав другие более важные темы.
- Нехорошая старуха! – тетя в негодовании постукивала по ручке кресла. – Явно неверующая, - добавила она.
- Нет, верующая, - возразила я. – Миссионерка из Китая.
- Никогда не доверяй таким, дорогая, - тетя презрительно фыркнула. – Что тебе нужно, Марго, - это выработать умение разбираться в людях, научиться отделять зерна от плевел, грубых от спокойных.
- А еще она выкапывает растения и уносит их, - перебила я жалобно, вдруг вспомнив пропавшие кусты роз и, очень ободренная волнением, с которым были встречены мои слова, я не могла противиться дальнейшему соблазну подлить еще масла в уже накаленную атмосферу.
- Чего же ждать дальше! С ней нужно разобраться! – комментарии шокированной тети еще раз заполнили гостиную. - Поэтому я сказала, что встречусь с адвокатом по этому поводу, - добавила я тоном, предполагающим, что я походила козырем.
- Молодец, дорогая. Ты правильно сказала, - затем тетя Пэйшнс встала. – Мы пойдем и поставим эту женщину на место, - театрально объявила она.
Напуганная внезапным поворотом событий, я очень пыталась разубедить ее, но она решила твердо. Схватив пальто, она впопыхах накинула его, быстро посадила на место берет, повесила нездоровую лису на плечи, затем, твердо взяв меня за руку, силой повела меня на бой.
Мы медленно, но верно спускались по дороге. Я в страхе следовала за тетей – дело приняло неожиданный поворот. Я боялась сцены, которая скоро произойдет: тетя Пэйшнс с манерами леди разбивает врага. Мне стало немного жаль миссис О’Грэйди и я надеялась, что ее не окажется дома. Напрасно пыталась я оттянуть ужасное мгновение, дружелюбно поздоровавшись с пожилым, полным, похожим на малиновку джентльменом со щеками как только что вымытый фарфор и пугающими передними зубами, который с интересом наблюдал, как его собака собиралась оставить подношение на нашей лужайке перед домом. Он был у нас за чаем несколько раз и мы убеждали маму, повторяя слухи о его несметном богатстве, посмотреть на него благосклонно и пополнить семейный бюджет (сейчас значительно пошатнувшийся после нашего пребывания на острове Корфу) с дополнительным удовольствием супружеского блаженства.
Мы пытались перехитрить похожего на голубя владельца дома, бдительно охранявшего мистера Битла, пока он пытался привлечь мамино внимание.
Мама же чопорно сказала, что она слишком стара для таких вещей и в любом случае не справится с глупым старым дураком. Сейчас я тепло приветствовала мистера Битла. Пришедший в восторг от приветствия, он блеснул глазами и с удовольствием ответил, извиняясь за свою собаку, упомянув о погоде и нежно спросив о мамином здоровье, но в тоже время с увлечением вероломно глазел на мою тетю, соглашаясь на возможный второй сорт. Но тетя Пэйшнс, будто на паломничестве, целеустремленно спешила к близкой цели, оставив его с азартным блеском в глазах с сожалением глядеть вслед ей. Миссис О’Грэйди встретила нас в отвратительном цветастом платье, на котором красновато-коричневые розы свирепо смотрели на желтые маргаритки, в то время как синие банты пробивали себе дорогу между кричащими цветами. Я содрогнулась от сочетания и дрожала в ожидании последствий от моих преувеличений. Моя тетя, конечно же, была хозяином положения. Ее быстрый ум незамедлительно осознал слабости своего противника. Ее превосходные, в свое время, знания судопроизводства (с которыми шутки были плохи), были в этот день остры, как только что заточенный стилет, когда она сыпала сложным адвокатским жаргоном, игнорируя аргументы и полностью лишив своего противника попытки оправдать себя. Миссис О’Грэйди неуверенно пошатывалась, как бык, оправляющийся на мгновение перед последним выпадом матадора. Я была под впечатлением от женского мозга, который мог освоить такую специальную терминологию.
Тетя Пэйшнс, сыграв свою роль, была сейчас удовлетворена, взглянув мельком напоследок, с сожалением произнесла: «Я всегда говорила – порода себя покажет». Затем тетя Пэйшнс благосклонно обернулась – теперь сама доброта – для искренней беседы с мистером Битлом, а я застенчиво следовала за ней.
- Как вы правы, дорогая мадам, - согласился мистер Битл. - Самая нехристианская, невоспитанная женщина. Я не могла не улыбнуться.
- Совершенно, - согласилась моя тетя, потеплев к коротконогой и бочкообразной фигуре. Я оглянулась кругом – миссис О’Грэйди испарилась и я стояла, разрываясь между глупым смехом и подлинным ужасом от разоблачения нашего приятеля, за которого я несла ответственность. Это, решила я, был подходящий момент, чтобы сменить тему.
- Мама спрашивала о вас сегодня, - сказала я хитро. – Как она волновалась о вас! Говорила, что не видела вас несколько дней. Думаю, она хотела, чтобы вы пришли к чаю. - Действительно? – мистер Битл сразу же заметно заволновался. Он бросил на свою возможную новую любовь извиняющийся взгляд. – Должен бежать – лучшие брюки в химчистке… Дорогая миссис Даррелл… Так приятно… - Старый глупый дурак, - сказала моя тетя уходящей спине так же, как говорила мама.
Я обезоруживающе улыбнулась тете, полностью с ней согласная. Когда мы успешно отделались от миссис О’Грэйди и мистера Битла, мы опять начали действовать, чтобы решить мои проблемы. Огонь хорошо и по-настоящему разгорелся. Некоторое время спустя, добившись нашей цели, мы вернулись домой. Моя тетя все еще тараторила: - Сейчас, дорогая, уладив это маленькое недоразумение с растениями с агентом по продаже, - добавила она снисходительно, - я должна сказать тебе еще что-то… Увидев, что тетя, как мне показалось, волшебным взмахом руки уладила мои юридические проблемы, я терпеливо слушала все, чтобы она мне не говорила.
- Домом нужно управлять почтительно и по-деловому. Не должно быть никаких глупостей.
- Глупостей? – спросила я удивленно.
То, что было глупостью для моей тети, обычно не являлось таковым для меня.
- Каких именно глупостей? – поинтересовалась я сладким голоском.
- Глупостей, дорогая. Траты денег, расточительства, излишеств и подобных вещей. Ты знаешь, в тебе есть некоторая безответственность, а иногда неудержимая веселость, которую я не совсем одобряю. Как я говорила ранее, домом нужно управлять полностью по-деловому и респектабельно. И помни, ты должна относиться к своим постояльцам как к платящим гостям. «Жильцы» - это так вульгарно. И все же постарайся и заполучи респектабельных гостей – воспитанных людей, которые платят квартплату. Никаких миссионеров, конечно! – сказала она многозначительно. Ее вера в хорошее воспитание была непоколебима.
- Конечно, тетя, именно о таких людях думала и я тоже, - лицемерно согласилась я. Конечно же, я лгала. В моём понимании понятие приятные съемщики квартир никак не вязались со скучными индивидуалами, религиозными чудаками и старыми девами, пропахшими нафталином или, еще хуже, эвкалиптом.
- Очень трудно поверить, что этой семье присуща деловая хватка, пожаловалась она. – А после безрассудного риска твоего брата Лесли и твоего желания стать свободной – ну вообще.
Боюсь, что воспоминания об утонувшей рыбацкой лодке Лесли и моих супружеских историях всегда будут горькими. Яркий огонь сейчас пылал в камине, и мама сидела во главе стола, накрытого к традиционному чаю с горкой дымящихся горячих лепешек и подносом, уставленным ее лучшим фарфором. Собаки, по возвращению своей хозяйки, устремились к ней, радостно лая, а Пусси ждала, когда ей разрешат прогуляться. Тетя Пэйшнс громко поцеловала каждого, задала сотню вопросов, распекала, хвалила, дала много хороших советов, выпила много чая, затем вдруг решила, что ей неминуемо грозит приступ болезни печени и что поездка в темное время суток подвергло бы угрозе ее здоровье. Тогда она собрала свой выводок и уехала.
- Ну, вот и все, - сказала я, облегченно вздыхая, в то время как большая машина, набирая скорость, исчезла из виду. Я была очень довольна конечным поворотом событий. После массового отъезда из особняка О’Грэйди № 51, дом, затихший и погруженный в пустоту, стал моим постоянным компаньоном в следующие дни, а мое страстное желание подготовить его и устроить жильцов только крепло. В тайные мгновения тревоги я глядела на Англию с опасением. После постоянных путешествий за границей, я боялась, что встречусь с постоянной провинциальной скукой. В эти мгновения я терялась в догадках, станем ли мы с соседями друзьями или врагами из-за простой несовместимости наших характеров. Нас собралась разношерстная компания: суетливая и шумная мисс Брэйди, высохшая как черепаха, но зато с орлиным зрением; громогласная миссис Бригз с добрым сердцем, неисправимо любознательная со своим: «Не хочу показаться любопытной, заметьте, но…», бойкий мистер Битл, готовый галантно раскланяться при виде новой возлюбленной. Страдающая болезнью печени, леди Бут в горах меха, ежедневно проходила мимо, и тащила постоянно тявкающего терьера, из-за которого, я слышала, мисс Брэйди, у которой сдали нервы, грозилась покончить с ним уже не один раз. Способы расправы обсуждались публично:
- Копченая селедка, начиненная мышьяком, - предложила гордая владелица пуделя, которая разрешала своей собственной собаке ходить в кусты в садах других людей, по крайней мере, два раза в день.
Мисс Брэйди сказала, что этот метод подходит для котов – когда ничего уже не помогает. Тема была исчерпана. Затем были еще лорд и леди Бут, держащаяся в стороне пара, которая редко улыбалась, и чье приближение стопроцентно разгоняло любую сплетничающую компанию. В первый день настоящего владения я перешла дорогу к моему новому дому, пытаясь выглядеть неприметно, но этому не суждено было сбыться.
- Вижу, что ты занята, - у своей калитки стояла миссис Бригз. – И вижу, что не с пустыми руками, - добавила она бодро. Она напомнила мне, что куст хризантем вот-вот развалится, если его не подвязать. «Это все новая прическа виновата», - подумала я, теребя вьющиеся пряди.
- Я не сомневаюсь, что вы заплатила кругленькую сумму за этот дом.
- Да, - согласилась я неохотно, еще раз пытаясь спастись бегством.
- Конечно, цены на недвижимость сегодня укладывают на лопатки, пустят кого угодно по миру, - смотрела она с сочувствующей улыбкой. – Ты знаешь, женщина, которой принадлежал дом, одна из этих миссионеров, - ну и ужасная она была – Я и не удивляюсь – после жизни в этих заграницах. Это портит здоровье, я всегда говорила…
Я вежливо согласилась.
- Конечно, нужно много служанок в таком доме, - размышляла она, с почтением глядя на дом. – У вас же не будет служанок, не правда ли?
- Нет, - ответила я, гадая, не собиралась ли она предложить мне свои услуги и, если так, то как мне от них отказаться.
- У тебя доброе сердце, несмотря на все твои вздорные разговоры, говорю я своему мужу.
- Правда, - промолвила я, чувствуя себя получше.
И так мы болтали. Проходящего мистера Битла охарактеризовали в нескольких словах:
- Ну, ты понимаешь, какие эти мужчины! У них только секс на уме – никогда им не поздно – Отвратительно, так я скажу!
- Да, - согласилась я.
- Конечно, хватает здесь и снобов, знаешь ли! – в голосе слышалось презрение и классовые различия показали свою ужасную голову: я с нетерпением искала предлога удалиться.
- Конечно, твои дела идут похуже, не так ли? Мы с мисс Брэйди вдвоем так думаем!
Так как я переезжаю совсем близко, я считала неизбежным, что некоторые мои дела будут известны. У меня не было времени найти ответ на ее последнее замечание, однако, потому что она, как ищейка, опять взяла след.
- У вас раньше были служанки и серебро и тому подобное. А сейчас среди твоих вещей не видно много серебра. Наглый осмотр моих вещей просто показал ее презрительное отношение, прятавшееся за сочувствием.
Я согласилась, позабавившись этим образцом дворовых разговоров, неотъемлемой частью каждой улицы в пригороде, смесью чистосердечного добродушия и непобедимых сплетен.
- Но мне действительно пора идти, нужно сделать много работы, - объяснила я, ища оправдание своему уходу.
- Конечно, конечно, бедняжка. Я сочувствую тебе. - Она покачала головой, все еще не желая меня покидать. – У тебя ведь двое детей? – осведомилась она, колеблясь, но любопытство взяло верх снова.
- Да. Они на каникулах со своим отцом – таким хорошим человеком. Разве мама вам не сказала?
- О-о-о, - последовала долгая пауза, пока она переваривала эту новость. – Ну, тогда, - сказала она, легко закрыв тему, - пока все, - и, довольная, заторопилась прочь, без сомнения, горя желанием обсудить эту интересную новость с каждым встречным – поперечным.
Первым делом по приходу в новый дом надо было достать со стула и разобрать сальный протертый бумажный абажур, висящий в паутине и засиженный мухами. Затем, просто прогуливаясь по пустому дому, наполненному запахами миссис О’Грэйди, я начала планировать, широко распахнув окна, впуская чистый свежий воздух, чтобы он свободно гулял по большим комнатам. В это время в темных уголках и буфетах, где еще затаились тени миссис О’Грэйди, я зажгла серные свечи, пока запах не выветрился полностью и я чуть не вынуждена была сдаться в моей рьяной борьбе против тошнотворного запаха тушеной рыбы и натираний, прежде чем признала, что со всеми остатками О’Грэйдизма сейчас точно хорошо и по-настоящему покончено.
Неминуемому второму визиту тети помешала эпидемия гриппа. Однако тетя, которую не так просто напугать, морально была все еще со мной. Пользуясь только почтовыми услугами («почта намного экономнее, чем телефон, дорогая»), я прилежно снабжала ее новостями, а она в свою очередь, засыпала меня строгими предупреждениями и заверениями, что она поспешит к нам, как только Пусси достаточно оправиться, чтобы перенести путешествие.
Семье напротив - в доме № 52 - было очень интересно знать, что происходит в доме № 51, и они ежедневно звонили, не в силах совладать с искушением дать свои полезные советы. Мама, сохранявшая двойственное отношение и неуверенная, что я в безопасности в моем новом убежище, была рядом и изящно заваривала нескончаемые чашки чая для различных рабочих, проживающих здесь же по месту работы, и тщательно расспрашивала их о безопасности электричества и газа, разыскивала в темных углах запасные выходы, находила их, и звала меня и подробно объясняла, что грозит, если, не знать местонахождения всех этих жизненноважных пунктов в непредвиденном случае. Она простаивала часами на кухне, чтобы убедиться, что ее горячо любимые внуки, Джерри и Николас, вернувшиеся с затянувшихся каникул у их преданного отца, не умирают с голода в моих руках и стряпала особые блюда с энтузиазмом знахарки. Дети пребывали вне себя от радости после встречи с бабушкой и твердо знали, что любой каприз тут же исполниться и вовсю пользовались ситуацией. По пятам за мамой пришли мои братья, кипящие энергией, переполненные чувством ответственности за мое благополучие. Лоренс предлагал неэкономичную сигнализацию от воров, вращающиеся ванны и то, чтобы стены туалета были увешаны книжными полками и спрятанным радиоприемником, сообщающим, что вы находитесь в единственном месте дома любой семьи, где можно побыть совершенно одному. Лесли, восхищенный, что мой проект начал воплощаться, строил планы о неэкономичных бассейнах, тире и о баре по особому проекту.
Пришла открытка от брата Джеральда, в которой говорилось, что он слышал о моих хитрых методах пополнения семейного бюджета и был рад новостям. Я прочитала краткое сообщение с огромным недоверием и без энтузиазма: Джеральду придется осознать, что я приехала в цивилизованный район, в котором не будет никаких животных или их экскрементов, которые загрязняют дом, какими бы милыми или маленькими эти зверюшки не казались бы не были (как же я ошибалась).
Сейчас мой дом находился в атмосфере лихорадочной активности. Я усердно работала: мешала, заново прикладывала свою руку к украшению, с удовольствием наносила краску и темперу, усовершенствуя искусство работы на головокружительной высоте, с одинаковой легкостью принимаясь за перестановку мебели или ежедневные обязанности домохозяйки. Дети, взволнованные и шумные после своего возвращения, воспринимали этот переезд с ликованием. Они с увлеченным интересом следовали по пятам за изнуренным газовиком, выпрашивали остатки досок у плотника, обычно спокойного человека, но сейчас доведенного до белого каления и ждали его падения со смертельным исходом, всячески способствуя фатальной ошибке, и наслаждались возможностью позвонить в неотложку или вызвать волнение у пожарной команды. Свободные, со вздернутыми носами, с взъерошенными волосами, они бодро ждали бедствия.
Самым замечательным развлечением был Чарли Хардкасл, водопроводчик. Хитрый старый мошенник, от которого несло стойким пивным перегаром, счастливо смущался от неодобрительных взглядов и взирал на мир вокруг него добрыми моргающими глазами. Изношенная полотняная кепка, посаженная под самым невообразимым углом, обычно покрывала его яйцевидную макушку, где несколько скромных седых волос как свежий кресс-салат, пустили свои ростки. С его верхней губы свисали выкрашенные дешевым табаком серые усы, напоминающие растрепанную малярную кисть. Его широкая улыбка обнажала два оставшихся бесцветных зуба в пустых деснах.
Утром Чарли неизменно опаздывал. После обеда он опаздывал всегда: слегка навеселе, шел немного неуверенной походкой, когда звонко хлопал по бедру, насвистывая веселую песенку – стареющий Дон Жуан очень хотел обратить на себя внимание. Его гнусавая песня с заметным дорсетширским акцентом тонула в раскатах его собственного по детски безудержного смеха. Я совсем не могла его контролировать. На самом деле после первой попытки я уж больше и не пыталась. Ему нравился весь этот фарс, он расхаживал бесстрашно с важным видом, шатаясь, как настоящий экстраверт. Понимая его жажду, я иногда припрятывала для него бутылочку пива в проветриваемом буфете, куда он ходил на поиски, как ребенок, и как ребенок радовался своей находке. Позже у меня появились основания сомневаться в мудрости моей помощи и содействия Чарли на пути наслаждений – но это было позже.
Однажды утром, как раз когда мы с Чарли, который был слегка под градусом, разбирались с засорившейся главной канализационной трубой, с любопытством углубив свои головы в темные пахнущие отходы, где что-то похожее на игрушечную машинку слабо блестело вдали и никак не попадалось нам в руки, нас довело до безумия мурлыканье дорого двигателя и роскошного вида машина подкатила к остановке у ворот. Мы с Чарли вместе выпрямились, чтобы посмотреть, кто бы это мог приехать, мои же догадки немедленно свелись к тете. - Деньги, - презрительно проворчал Чарли, заметив блестящий хромированный бампер и смачно сплюнул в широкую трубу с особыми церемониями. Я бросила вантуз, который Чарли представил мне как неотъемлемую часть моих инструментов в будущем. После утра, проведенного за исследованием глубин канализации, я едва ли готова была принять посетителя, особенно такого приятного человека с телосложением как у молодого леопарда, который небрежно болтал серой шляпой в утонченных пальцах, где сверкало тяжелое кольцо. - Генерал – майор Даррелл дома? – он эффектно растягивал слова, покидая свою машину и оценивал меня слишком опытным взглядом.
Я быстрым маневром вернула Чарли к трубе и пошла вперед, чтобы присоединиться к посетителю. - Насколько мне известно, он давно умер, - ответила я прохладно и немного недружелюбно, питая отвращение к его манерам.
Он смеялся долго и громко, будто я выдала очень смешную шутку Однако я не шутила. Единственная армейская знаменитость, о которой я знала в нашей семье, была мертва - брат моего отца: белокурый, коренастый мужчина среднего роста с добрыми голубыми глазами и закрученными усами. Вообще-то, только на днях разбирая старый ящик из под чая давно забытых реликвий, я вырыла большую фотографию, где он был в униформе с портупеей Sam Browne и грудью, увешанной медалями. Его ужасные фамильные черные часы с мраморными колоннами, блестящие на камине, отбивали неверное время через равные промежутки, а немного ниже уродливого циферблата маленькая серебряная надпись удостоверяла торжественный факт. Мама отказалась позволить им уйти из семьи по сентиментальным причинам.
- Боюсь, вы ошиблись адресом, - предположила я, желая возвратиться к моей канализации, так как подземное громыхание и долгое протяжное «а-а-а» от Чарли подсказывали мне, что победа близка.
- Я прибыл по поводу яхт и лодок. Понимаете ли - суда, которые плавают по доброму старому морю, - объяснил он. - Класс люкс, понимаете? - закончил он игриво.
Вся ситуация вдруг прояснилась - он хотел именно Лесли с его манией составлять каталоги и пользоваться псевдонимом Генерал – Майор. Именно он дал мой адрес. Ну, на этот раз он зашел слишком далеко: он закончит в тюрьме за мошенническое использование чужого имени. «Так ему и надо», - думала я безжалостно.
Тем не менее, бедная мама расстроилась бы, если бы Лесли отправился на скамью подсудимых, хотя Лоренс и Джеральд насладились бы приятным зрелищем и назвали бы его «новым опытом».
Лучше действовать быстро, решила я, пока Лесли не получил по заслугам и нам всем не пришлось искать деньги для залога. Я представила, как мои доходы от сдачи внаём дома таяли на глазах.
- Подагра, - сказала я поспешно и необдуманно. – Боюсь, он страдает и терпит невыносимые муки. Он прикован к постели и его нельзя беспокоить.
- Ужасное зрелище, - посетителю был внушен соответствующий благоговейный страх. – Значит, никакой возможности увидеть его?
- Нет, - ответила я твердо с определенной долей самодовольного удовлетворения. – Совсем никакой, - потому что в это время Лесли вообще-то подрабатывал, доставляя пиво в ящиках для высокой и крепкой Дорис, которая заведовала магазином с лицензией на продажу спиртных напитков на вынос у подножия холма. Он проехал мимо лишь полчаса назад на своем маленьком старом дребезжащем Моррисе, извергающим черный дым в знак протеста против большого груза. Едва ли это было подходящее положение для того, чтобы быть застигнутым врасплох. Так как коротконогая и толстая фигура в грубой мореходной одежде, вступившая в борьбу с деревянными ящиками с пометкой «Крепкое», лежащих на потрепанном кузове автомобиля, и отдаленно не напоминала приглаженного яхтсмена с почтительным титулом генерал- майора.
Посетитель, выражая глубокие соболезнования, будто Лесли уже был на смертном одре, достал визитку со своего кошелька. - Возможно, вы могли бы передать ему это? – спросил он почтительно, уже не шутливо, - и он сможет связаться с нами, когда снова будет здоров, тогда мы будем иметь удовольствие встретиться…
Я взяла визитку, обещая доставить ее в целости.
- Генерал вам позвонит, - спокойно сказала я удаляющейся фигуре. – Если выживет, - добавила я сурово.
Затем я поспешила назад, чтобы присоединиться к Чарли в его час триумфа, так как он достал-таки наверх игрушечную машинку и улыбался до ушей. С Лесли можно будет разобраться позже.

В названиях греческих островов оживают античные мифы и гомеровский эпос: на Крите обитал в лабиринте Минотавр, у берегов Кипра родилась Афродита, на Керкире, острове феаков, Одиссей встретил царевну Навсикаю… Стоп! Керкира - это же Корфу, а Корфу - это Джерри, натуралист и писатель Джеральд Даррелл, который десятилетним мальчиком переехал с семьей из Англии на благословенный остров в Ионическом море, жил на Корфу с 1935 по 1939 годы, и в 1956 году прославил его в книжке "Моя семья и другие звери".


Джерри Даррелл на Корфу. 1936 год

Это самое знаменитое сочинение Даррелла: в одной лишь Великобритании повесть переиздавалась более 30 раз! Даррелл написал 30 с лишним книг, но их суммарный тираж не превышает тиража "Моей семьи", переведенной на многие языки, в том числе, конечно, и на русский. Впервые повесть вышла в СССР в 1971 году в мастерском переводе Л. А. Деревянкиной и сразу стала любимым чтением детей и взрослых.

Джерри Даррелл с совой. Корфу, 1930-е годы

Кто не помнит эти забавные, написанные с истинно английским юмором, истории? О том, например, как верный пес Роджер разорвал в клочки мамин купальный костюм, приняв его за морское чудище. Или о том, как брат Ларри неосмотрительно открыл спичечную коробку, в которой юный натуралист Джерри устроил домик для скорпионихи и ее потомства. Или о том, как брат Лесли решил принять ванну, не заметив, что в ней уже устроились ужи - питомцы несносного Джерри. Кто не помнит колоритного шофера Спиро, который заботливо опекал трогательное и беспомощное английское семейство? У кого не сохранились в памяти упоительные пейзажи острова, с таким мастерством, любовью и восторгом описанные Джеральдом?

Дарреллы на террасе "нарциссово-жёлтой виллы". Слева направо: сестра Марго, жена Лоуренса Нэнси, братья Лоуренс и Джерри, мама миссис Даррелл. Фотографировал брат Лесли. Корфу, 1930-е годы

Прочитаем наугад любой отрывок: "Море вспыхнуло на миг всеми своими мельчайшими волночками, принимая темный, пурпуровый оттенок с зелеными бликами, туман мягкими струйками быстро поднялся вверх, и перед нами открылся остров. Горы его как будто спали под скомканным бурым одеялом, в складках зеленели оливковые рощи. Среди беспорядочного нагромождения сверкающих скал золотого, белого и красного цвета бивнями изогнулись белые пляжи. Мы обошли северный мыс, гладкий крутой обрыв с вымытыми в нем пещерами. Темные волны несли туда белую пену от нашего кильватера и потом, у самых отверстий, начинали со свистом крутиться среди скал. За мысом горы отступили, их сменила чуть покатая равнина с серебристой зеленью олив".

Для каждого цветка, для каждого дерева Даррелл находит десятки образов, метафор, сравнений. Возьмем, к примеру, кипарис. "Кое-где к небу указующим перстом поднимался темный кипарис". "Кипарисы, всю зиму со свистом метавшиеся по ветру, стояли теперь, прямые и гладкие, под легким плащом из зеленовато-белых шишечек". "Кипарисы слегка раскачивались на ветру, как будто они красили небо к нашему приезду, чтобы сделать его еще голубее".

Кроме "Моей семьи" Джеральд написал еще две книги, составляющие "трилогию Корфу": «Птицы, звери и родственники» (1969) и «Сад богов» (1978). Не лишенные прелести, как и все, что написано Дарреллом, они, тем не менее, не завоевали такой известности, как "Моя семья и другие звери". Жизнь семьи Дарреллов и сегодня остается в центре внимания: в 2016 году на экраны вышла очередная - уже третья! - экранизация книги: сериал BBC "Дарреллы". Совершим экскурсию на Корфу и посмотрим, насколько остров изменился с 1930-х годов, когда там жили Дарреллы: мама, братья Ларри, Лесли, Джерри и их сестра Марго.

Вид на курорт Перама и островок Понтиконисси с полуострова Канони. Самолет идет на посадку.

Взлетная полоса аэропорта Корфу окружена водой

Дарреллы приплыли на Корфу пароходом, а мы полетим на самолете, и сразу окажемся неподалеку от того места, где находился первый из трех домов, в которых жила семья: "землянично-розовая вилла". Джерри с юмором описывает, как его мама довела до изнеможения агента, отвергнув с десяток домов, которые ей предлагались, потому что в них не было ванны. Забавно читать об этом, когда остров заполнили отели и апартаменты со всеми возможными удобствами, а тихий рыбачий поселок Перама, романтичное пристанище Дарреллов, превратился в оживленный курорт, над которым то и дело проносятся идущие на посадку самолеты. Сама вилла осовременена, о Дарреллах там ничто не напоминает. Но все так же живописен крохотный островок Понтиконисси и полуостров Канони - мы можем утешаться тем, что этот пейзаж видел Джеральд Даррелл.

Островок Понтиконисси близ Перамы

Полюбуемся, и поедем дальше - по извилистым дорогам, мимо головокружительных обрывов, вновь и вновь поражаясь тому, какие точные слова находил Даррелл, описывая буйную растительность острова: "по бокам дороги тянулись заросли опунции, как забор из зеленых тарелок, ловко поставленных друг на друга и усеянных шишечками ярко-малиновых плодов. Мимо проплывали виноградники с кудрявой зеленью на крошечных лозах, оливковые рощи с дуплистыми стволами, обращавшими к нам свои удивленные лица из-под сумрака собственной тени".

Второй приют Дарреллов, "нарциссово-жёлтая вилла", находился в местечке Контокали, всего в нескольких километрах от столицы острова Керкиры. Что ж, посетим Керкиру - город, в котором Дарреллы часто бывали, отправляясь за покупками, с визитами к друзьям, а Джерри - еще и к учителю, бельгийскому консулу. "Дом консула находился в лабиринте узких вонючих улочек, составляющих еврейский квартал города. Это было очаровательное место - мощенные булыжником улицы с множеством лавчонок, заваленных кипами ярких тканей, горами блестящих леденцов, разной утварью из чеканного серебра, фруктами и овощами. Улицы были настолько узки, что приходилось всякий раз прижиматься к стенам домов и давать дорогу навьюченным товарами ослам. Меня очень привлекала эта красочная часть города, шумная и суетливая, где постоянно слышались голоса торгующихся женщин, кудахтанье кур, лай собак и протяжные крики мужчин несущих на голове огромные подносы с горячим, только что испеченным хлебом".

На улицах Керкиры

В канун Второй мировой войны, когда на Корфу жили Дарреллы, еврейская община острова насчитывала около двух тысяч человек, большей частью это были мелкие торговцы. В городе было четыре синагоги. После оккупации острова Германией в сентябре 1943 года, нацисты депортировали в июне 1944 года в Освенцим около 1800 евреев. В 1948 году на Корфу оставалось 170 евреев, уцелела одна синагога. Сегодня на Корфу, в одной из девяти еврейских общин Греции, менее ста евреев. Улицы еврейского квартала заполняют разноязыкие туристы, в лавочках бойко торгуют сувенирами. Только синагога 19 столетия - Scuola Greca, и небольшой мемориал, установленный в 2001 году, свидетельствуют о еврейской жизни в квартале, так колоритно описанном Джеральдом Дарреллом.

Мемориал в память об уничтоженных в годы нацизма евреях Корфу. 2001 год

Синагога "Scuola Greca" в Керкире

Мемориальная доска на синагоге в честь уроженца Корфу Альберта Коэна,
поэта, писателя и драматурга.

Всякий, кто читал "Мою семью", не забудет гротескный образ учителя Джерри, бельгийского консула, который со слезами на глазах отстреливал из окна уличных кошек, помогая им закончить жалкую голодную жизнь и поскорее перейти в лучший мир. Представьте, юный Джерри, будущий знаменитый натуралист, его даже одобрял. "В еврейском квартале, как и в остальных частях города, кошки могли плодиться без всяких препятствий и бродили по улицам буквально целыми сотнями. Хозяев у кошек не было, никто за ними не следил, поэтому выглядели они ужасно. /…/ Всякий, кто увидел бы этих кошек, легко бы мог понять, какой благородный и полезный труд взял на себя этот человек". Сегодня проблема бездомных кошек в Керкире полностью решена: их стало меньше, и они состоят на довольствии в бесчисленных кафе и магазинах, поэтому вы не увидите в переулках старого города жалких созданий, подобных которым отстреливал котолюбивый консул. (Подробнее о кошках октрова Корфу .)

Корфийский кот. Может быть его предков видел Джерри Даррелл?

Корфийский кот в ожидании угощения...

Кое-что в Керкире совсем не изменилось. Корфяне по-прежнему глубоко чтят покровителя острова, святого Спиридона Тримифунтского, и по-прежнему в храме святителя Спиридона собираются толпы верующих, чтобы приложиться к мощам и поставить свечку. Даррелл описывает как раз такой момент, когда он случайно оказался возле храма с мамой и сестрой Марго. "Состав толпы показывал, как чтили святого повсюду на Корфу. Там были пожилые крестьянки в праздничных черных платьях и их согбенные, как оливы, мужья с большими белыми усами; сильные, загорелые рыбаки в рубашках со следами чернильных пятен от темной жидкости спрутов; были там больные, слабоумные, чахоточные, калеки, немощные старики и завернутые в пеленки младенцы с бледными восковыми личиками, сморщенными от беспрерывного кашля. Мы заметили даже нескольких высоких, диковатых с виду албанских пастухов, усатых и бритоголовых, в огромных плащах из овчины".

Очередь к мощам Святого Спиридона Тримифунтского

Для Дарреллов, втянутых людским потоком в церковь, все закончилось драматически: сестрица Марго приложилась к мощам в надежде, что святой Спиридон исцелит ее от прыщей, но на следующий день ее свалил сильнейший грипп. Остается надеяться, что к паломникам, среди которых много наших соотечественников, покровитель острова более благосклонен, чем к Марго Даррелл.

Икона Св. Спиридона у одного из входов в храм Святого Спиридона Тримифунтского

Мы задержались в Керкире, не закончив рассказ о пристанищах Дарреллов на Корфу. Их третий и последний дом, "белоснежная вилла", расположен недалеко от первого, в Пераме. Посетить его невозможно, поскольку это частное владение, но упорные поклонники Даррелла иногда пытаются сфотографировать дом, выплывая на лодке в море. Однако неподалеку, в местечке Калами, есть белый домик на берегу, который демонстрируют туристам как виллу Даррелла. Правда, она имеет отношение не столько к Джеральду, сколько к его старшему брату Ларри - Лоуренсу Дарреллу, одному из крупнейших писателей 20 века.

"Белоснежная вилла" Лоуренса Даррелла в Калами

Если вы спросите у англичанина, знает ли он писателя Даррелла, тот, скорее всего, даже не спросит, о каком из братьев идет речь. Серьезный, глубокий писатель, автор знаменитого цикла романов "Александрийский квартет" - это, конечно же, Лоуренс, а не его младший брат Джеральд, натуралист и защитник живой природы. Именно двадцатидвухлетний Лоуренс уговорил семью переехать на Корфу, где уже поселились его богемные друзья - жизнь там дешевле и климат лучше, чем в Англии. Именно он предложил младшему брату Джерри, с его вечно набитыми живностью карманами, начать писать. Именно Лоуренс лучше всех сказал о прозе Джеральда: «Маленький дьявол прекрасно пишет! Его стиль своей свежестью напоминает листья салата!»
В своей повести Джеральд несколько неточен: он поселил Ларри вместе с семьей, в то время как в действительности старший брат, к тому времени уже женатый, жил отдельно в том самом белом домике в Калами. Впрочем, Дарреллы были очень дружны: Ларри часто бывал у матери, а Джерри подолгу гостил у старшего брата. В память о Джеральде роща вокруг дома в Калами украшена фигурками зверей, а на стене висят мемориальные таблички с портретами братьев.

Крепость в Керкире

Крепость в Керкире

И наконец, именно Лоуренс первым воспел Корфу в книге "Келья Просперо" (1945). Книгу лишь формально можно отнести к жанру путевой прозы: это глубокий и многоплановый текст, в котором соединены древние мифы, литературные ассоциации, смелые параллели и фантазии. Фрагменты автобиографии, дневника, путеводителя, художественного текста и культурологического исследования создают образ Корфу как мистического, волшебного места, в котором "бьется сердце мира". Для Лоуренса Даррелла Корфу - это не только гомеровский остров феаков, но и остров, на котором нашел приют волшебник Просперо из шекспировской "Бури" - отсюда и название книги. Влияние "Кельи Просперо" на современников было велико: книга Лоуренса Даррелла воскресила интерес англичан к Греции и породила своего рода "островоманию".

Крепость в Керкире

Крепость в Керкире. Храм Св. Георгия (середина 19 века)

Вид с крепости в Керкире

Лоуренс считал, что он во многом обязан своей творческой свободой Греции, ее культуре: "Мне потребовалось много чеснока, вина и голубого моря, чтобы стать по-настоящему свободным писателем". Лоуренс Даррелл много раз переезжал из страны в страну, не раз возвращался на греческие острова, но довоенный Корфу с его простым жизненным укладом навсегда остался для него потерянным раем: "Если б не война, я был бы и поныне на острове Корфу, прекрасно говорил по-гречески и жил бы, как все островитяне", - сказал писатель в одном из поздних интервью.

Вид на горы Албании с северного берега Корфу

Для всей семьи Дарреллов вынужденный отъезд с Корфу в 1939 году (на Европу надвигалась война, детям надо было продолжить образование) ощущался как изгнание из рая."Когда пароход вышел в открытое море и остров Корфу растворился в мерцающем жемчужном мареве, на нас навалилась черная тоска и не отпускала до самой Англии", - так заканчивается повесть "Моя семья и другие звери".

Джеральд еще несколько раз возвращался на Корфу, и всегда его ждало разочарование и угрызения совести. Он видел, как на девственных склонах холмов вырастают отели, как купальщики заполняют тихие бухты, как все больше моторных лодок бороздят бирюзовое море, видел мусор вдоль дорог… Даррелл винил себя в этих печальных, с его точки зрения, переменах: вдохновенно рассказав миру о красоте Корфу, он невольно сделал остров приманкой для туристов. Это несказанно мучало Даррелла: он впадал в депрессию, пил, даже думал о самоубийстве. Даррелл винил себя напрасно: и без его книг туристический бизнес вряд ли оставил бы без внимания такое сокровище - самый зеленый и цветущий среди греческих островов.

Жителям Корфу гости не мешают, корфяне довольны тем, что остров так популярен и добрым словом вспоминают Дарреллов. В Керкире основана Школа Дарреллов, в которой каждый год проводятся курсы под руководством одного из биографов Лоуренса Даррелла — Ричарда Пайна. Книги Дарреллов, как и исследование Хилари Пайпети «По следам Лоуренса и Джеральда Дарреллов на Корфу, 1935—1939», продаются в местных магазинах. Нам остается только взять эти книги, удобно устроиться в шезлонге на пляже или на холме под оливой и читать, изредка поглядывая на море, о Корфу, каким его увидели 80 лет назад Дарреллы.

Опубликовано в журнале "Партнер" (Дортмунд) № 230, ноябрь 2016 года

Весной 1935 года на Корфу с долгим визитом прибыла небольшая британская семья, состоявшая из матери-вдовы и троих детей не старше двадцати лет. Месяцем раньше туда прибыл четвертый сын, которому было больше двадцати - и к тому же он был женат; сначала все они остановились в Пераме. Мать с младшими отпрысками обустроилась в доме, который потом стали называть Землянично-розовой виллой, а старший сын с женой поначалу поселились в доме соседа-рыбака.

Это, конечно, была семья Даррелл. Все остальное, как говорится, принадлежит истории.

Так ли это?

Не факт. За годы, прошедшие с тех пор, о Дарреллах и о тех пяти годах, что они провели на Корфу, с 1935-го по 1939-й, было написано множество слов, причем большинство из них самими Дарреллами. И все же относительно этого периода их жизни до сих пор существует множество вопросов без ответа, и главный из них - что же именно произошло за эти годы?

Этот вопрос мне удалось задать самому Джеральду Дарреллу в 70-е годы, когда я возил группу школьников в зоопарк Даррелла в Джерси во время поездки на Нормандские острова.

Джеральд ко всем нам отнесся с необычайной добротой. Но он отказался отвечать на вопросы про Корфу, если только я не пообещаю вернуться на следующий год с другой группой школьников. Я пообещал. И тогда он очень откровенно ответил на все вопросы, которые я ему задал.

На тот момент я счел это конфиденциальным разговором, так что многое из рассказанного никогда не пересказывал. Но основные вехи его рассказа я все же использовал - чтобы искать объяснений у других. Подробной картиной, которую я таким образом смог составить, я поделился с Дугласом Боттингом, который затем написал авторизованную биографию Джеральда Даррелла, и с Хилари Пайпети, когда она писала свой путеводитель «По следам Лоренса и Джеральда Дарреллов на Корфу, 1935-1939».

Теперь, однако, все изменилось. А именно - все члены этой семьи давно умерли. Мистер Даррелл умер в Индии в 1928 году, миссис Даррелл - в Англии в 1965-м, Лесли Даррелл - в Англии в 1981-м, Лоренс Даррелл - во Франции в 1990-м, Джеральд Даррелл - в Джерси в 1995-м, и, наконец, Марго Даррелл умерла в Англии в 2006 году.

У всех у них остались дети, за исключением Джеральда; но причина, по которой нельзя было сообщать подробности того давнего разговора, умерла вместе с Марго.

Что же теперь нужно рассказать?

Я думаю, некоторые важные вопросы о Дарреллах на Корфу, которые до сих пор приходится иногда слышать, требуют ответа. Ниже я как раз и пытаюсь на них ответить - правдиво, насколько возможно. То, что я излагаю, было, по большей части, рассказано Дарреллом мне лично.

1. Книга Джеральда «Моя семья и другие животные» - это скорее художественная или скорее документальная проза?

Документальная. Все персонажи, упомянутые в ней, - реальные люди, и все они Джеральдом тщательно описаны. То же касается и животных. И все описанные в книге случаи - факты, хоть и не всегда изложенные в хронологическом порядке, но об этом Джеральд сам предупреждает в предисловии к книге. Диалоги тоже точно воспроизводят манеру, в которой Дарреллы общались друг с другом.

© Montse & Ferran ⁄ flickr.com

Белый дом в Калами на острове Корфу, в котором жил Лоуренс Даррелл

2. Если это так, то почему Лоуренс по книге живет вместе с семьей, тогда как на самом деле он был женат и жил отдельно в Калами? И почему в книге нет никаких упоминаний о его жене Нэнси Даррелл?

Потому что на самом деле Лоренс и Нэнси большую часть своего времени на Корфу провели вместе с семьей Даррелл, а не в Белом доме в Калами - это относится к периоду, когда миссис Даррелл снимала огромные Желтую и Белоснежную виллы (то есть с сентября 1935 года по август 1937-го и с сентября 1937-го до отъезда с Корфу. Землянично-розовую виллу они снимали на первое время, и это продлилось менее полугода).

На самом деле Дарреллы всегда были очень сплоченной семьей, и миссис Даррелл была в эти годы центром семейной жизни. И Лесли, и Марго, после того как им исполнилось двадцать, также некоторое время жили на Корфу отдельно, но где бы они ни селились на Корфу в эти годы (то же касается Лесли и Нэнси), среди этих мест всегда оказывались виллы миссис Даррелл.

Однако нужно отметить, что Нэнси Даррелл так и не стала по-настоящему членом семьи, и они с Лоренсом расстались навсегда - вскоре после отъезда с Корфу.

3. «Моя семья и другие животные» - более или менее правдивое изложение тогдашних событий. Как насчет других книг Джеральда о Корфу?

С годами вымысла прибавлялось. Во второй книге о Корфу, «Птицы, звери и родственники», Джеральд рассказал некоторые из лучших своих баек о времени, проведенном на Корфу, и большинство из этих баек правдивы, пусть и не все. Некоторые истории были довольно дурацкими, так что он впоследствии сожалел, что включил их в книгу.

Многие события, описанные в третьей книге, «Сад богов», тоже выдуманы. Коротко говоря, наиболее полно и подробно о жизни на Корфу рассказано в первой книге. Во вторую вошли кое-какие истории, не вошедшие в первую, но их не хватило на целую книгу, поэтому пришлось восполнить пробелы вымыслом. А третья книга и последовавший за ней сборник рассказов, хоть и содержали некоторую долю реальных событий, в основном представляют собой литературу.

4. Все ли факты об этом периоде жизни семьи вошли в книги и рассказы Джеральда о Корфу или что-то было умышленно опущено?

Кое-что было умышленно опущено. И даже более чем умышленно. Ближе к концу Джеральд все больше выходил из-под контроля матери и некоторое время прожил вместе с Лоренсом и Нэнси в Калами. Об этом периоде он по ряду причин никогда не упоминал. Но именно в эту пору Джеральда можно было с полным правом назвать «дитя природы».

Итак, если детство и вправду, как говорят, «банковский счет писателя», то именно на Корфу и Джеральд, и Лоренс с лихвой пополнили его опытом, впоследствии отраженным в их книгах.