Автопортрет, (1867)Иван Николаевич Крамской
Русский живописец и рисовальщик, мастер жанровой, исторической и портретной живописи; художественный критик.
Крамской 10 лет вынашивал идею картины о Христе
«Да, дорогой мой, кончил или почти кончил „Христа“. И потащат его на всенародный суд, и все слюнявые мартышки будут тыкать пальцем в него и критику свою разводить…», - писал Иван Крамской пейзажисту Федору Васильеву.
В целом, так и вышло. Были, конечно, и те, кто замирал перед картиной в восторге. Но были и те, кто остался недоволен и даже возмущен. Что же произошло?
Сюжет
После крещения Иисус удалился в пустыню на 40 дней, где держал пост. И в минуту жизни трудную его искушал дьявол: голодом (уговаривая превратить камни в хлеб), гордыней (предлагая призвать ангелов и повелеть им нести Христа на руках) и верой (обещая неограниченную власть, если Иисус перейдет на сторону зла).Иисус столкнулся с ситуацией нравственного выбора. И хотя мы знаем, чем закончилась история, полотно заставляет нас переживать - какое решение примет Христос. Удастся ли дьяволу искусить его? Или он останется верен богу?
Выражение лица, крепко сжатые кисти рук, сама поза Христа показывают его душевные переживания. Картина статична, наше внимание сконцентрировано на эмоциональном состоянии Иисуса, его внутренней борьбе. Он только божий сын, но и простой человек, который каждый день выбирает между добром илом.
«Я хотел нарисовать глубоко думающего человека, но не о потере состояния или какой-нибудь жизненной неудаче, а… не могу определить, но понимаете, что я хочу сказать», - так писал Крамской о замысле картины.
Контекст
Над темой Христа Крамской размышлял почти 10 лет. Изначально картина должна была быть вертикальной. Но фигура Христа, которого Крамской писал с крестьянина, заняла почти весь холст, места для пустыни не осталось.Когда же стало понятно, что работу придется начинать с чистого холста, Крамской отправился в путешествие по Европе. Разглядывая работы мастеров в Вене, Париже, Антверпене, он искал «своего» Христа. Сильное впечатление на него произвело полотно Александра Иванова "Явление Христа народу". Позднее Репин вспоминал, что, рассказывая о задумке, Крамской говорил об Иисусе как человеке, хорошо ему знакомом.
Второй вариант картины художник писал самозабвенно три месяца. Еще до представления на выставке передвижников полотно купил Павел Третьяков, заплатив бешеные деньги.
Что же до эффекта, который «Христос в пустыне» произвел на почтенную публику, то об этом очень хорошо написал Крамской: «Картина моя расколола зрителей на огромное число разноречивых мнений. По правде сказать, нет трёх человек, согласных между собой. Но никто не говорит ничего важного. А ведь «Христос в пустыне» - это моя первая вещь, над которой я работал серьёзно, писал слезами и кровью… она глубоко выстрадана мною… она - итог многолетних исканий».
Картина "Христос в пустыне" должна была стать частью цикла
По задумке художника, следующей работой должна была стать картина, на которой толпа глумится над Христом во дворе Понтия Пилата. Крамской пять лет работал над монументальной картиной, но так и не закончил.
Крамской, 1880Судьба художника
Крамской по молодости зарабатывал ретушью фотографий. В середине 1850-х он переехал из Воронежской губернии в Петербург, где после года все той же фотошопной забавы поступил в Академию художеств. Там проявился бунтарский нрав Крамского. Вместе с 13 студентами они отказались писать на мифологические темы, требуя возможности самим выбирать сюжеты.
Неизвестная, 1883Позднее именно Крамской был идеологом «Товарищества передвижных художественных выставок» - тех самых «передвижников». Он продвигал идеи общественной роли художника и его ответственности, настаивал на необходимости реализма на полотнах.
Прожил Крамской недолго, а скончался во время работы над портретом доктора Раухфуса: художник внезапно наклонился и упал - аневризма аорты.
Было Ивану Крамскому 49 лет.
«Христос в пустыне». 1872 год.
Картину «Христос в пустыне» Иван Николаевич Крамской закончил в 1872 году. Он мучительно долго искал то единственное выражение лица, которое должно осветить мыслью это полотно, создать цельный характер человека. «Именно человека, ибо сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее», –– был убежден Крамской. В образе Христа он хотел объединить черты каждого из живущих на земле. Христос –– един, и в то же время Он –– это все.
Юный Репин, наблюдая за работой Крамского, был поначалу ошеломлен. Странным казался даже тон, каким художник говорил о Христе: он говорил о нем, как о близком человеке. Илья Ефимович прекрасно знал эти библейские строки, где описывалось, что Иисус после крещения был возведен Духом в пустыню для искушения от дьявола, постился там сорок дней и сорок ночей, и когда почувствовал страшный голод, тут-то к нему и явился искуситель.
–– Если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сделались хлебом, –– приставал он.
–– Не хлебом единым жив человек, –– отвечал Христос.
Тогда дьявол поднял Иисуса на крышу храма.
–– Если ты Сын Божий, кинься вниз, твой отец тотчас пошлет к тебе на помощь ангелов, и ты даже не коснешься земли.
Иисус не поддался.
В третий раз приступил к нему дьявол. Вознес его на высокую гору, показал оттуда все царства мира, величие славы и предложил:
–– Всё это дам тебе, если ты на коленях поклонишься мне.
–– Отойди! –– велел Христос. И побежденный дьявол оставил его.
–– Искушение сидело в нем самом, –– объяснял своего Христа Крамской, –– «Все, что ты видишь там, вдали, все эти великолепные города, –– говорил Христу голос человеческих страстей, –– ты можешь завоевать, покорить, все будет твоим и станет трепетать при твоем имени. У тебя есть все данные быть здесь всемогущим владыкой!»
И Репину наконец стала ясна эта глубокая драма на земле. Слава, власть, деньги. Как часто ради них люди шли на подлость и преступления, продавались и становились на колени перед кем угодно, хоть перед дьяволом.
Илья Ефимович уже сам пробовал компоновать «Искушение», поставив Христа на вершине скалы перед необозримой далью с морями и городами. Христос отвернулся и зажмурил глаза. Одной рукой он судорожно сжимает свой огромный лоб, другой отстраняет от себя, навязываемые дьяволом искусы.
У Крамского –– Христос сидит печальный на камне, сцепив руки, измученный длинной и трудной дорогой, усталый, но не сломленный: Он готов в любую секунду встать и продолжить свой путь к человеку, борьбу во имя человека.
–– Надо уяснить одно, –– делился Крамской с друзьями, –– я пишу своего Христа, своего Человека, лицо по всем признакам историческое, связанное не только с днем вчерашним, но и с днем завтрашним.
Слух о новой, необычной картине Крамского будоражил Петербург. Одни с нетерпением ждали, когда она будет выставлена, другие заранее злопыхали, а при встречах с кем-нибудь из друзей Крамского старались выразить им свое неудовольствие. Особенно донимали Шишкина, близкого друга Крамского.
–– Видели картину «Явление Христа»… то бишь «Христос в Пустыне»?
–– Во-первых, картина еще не завершена, во-вторых, библейский Христос тут и вовсе ни при чем. Библейский Христос –– это царь вселенной, а у Крамского –– просто любящий человек. А вы-то сами, простите, видели эту картину?
И все же, когда она была выставлена, ее приняли далеко не все. Один художник прямо заявил:
–– Что-то я понять не могу, отчего Христос, судя по пейзажу, оказался в Крыму?
Но Ивана Николаевича сбить с толку было уже невозможно, он уже знал, что вышел из трудной борьбы победителем. На насмешку оппонента он отвечал не меньшей насмешкой:
–– Да ведь все верно, если не учитывать главного: пейзаж в данном случае меня и вовсе не интересовал.
А когда на выставку явился Третьяков и начал торговать картину, Крамской, не задумываясь, заломил такую цену, что в первый момент сам этой цены испугался, –– 6 000 рублей! Но… прямо с выставки картина отправилась в галерею Павла Михайловича, где заняла почетное место. Кое-кто из недоброжелателей пытался повлиять на Третьякова: дескать, все бы ничего, да разве стоит эта «фигура» таких денег? Третьяков, как всегда, сухой, подтянутый, отвечал холодно:
–– Цену, в конечном счете, назначает художник. Он лучше, чем кто-либо, знает стоимость своего труда.
Павел Михайлович не упомянул о главном: если бы картина не была редким по величию шедевром, он бы и полушки не заплатил, –– он как никто умел разбираться в живописи.
А Иван Иванович Шишкин очень радовался за Крамского: ведь евангельский рассказ, какова бы ни была его историческая достоверность, есть памятник пережитого когда-то человечеством психологического процесса.
И Крамской замечал то же:
–– Пусть бы Христос делал чудеса, воскрешал мертвых, летал по воздуху, его бы оставили в покое; никто не стал бы ни нападать на него, ни защищать; но совсем другой разговор, когда находится такой чудак, который будит заснувшую совесть!
В Третьяковской галерее возле «Христа в пустыне» зрители стоят подолгу. В образе Христа отразились все страдания, боли и размышления человечества. Это –– образ по-настоящему гениальный духовным охватом того, кто изображен на полотне, и того, кто стоит перед картиной, ибо перед ней никогда не остановишься просто так, праздно или оценивая искусство художника, –– здесь нужно большее: ты весь.
Рецензии
Уж если художник изображал человека, то надо было бы до конца быть реалистичным в этом изображении. В пустыне Земли Обетованной не походишь и не посидишь босиком и в красно-чёрном обмундировании. Ну никак! Днём очень жарко, ночью очень холодно. Зачем Христу разуваться и одеваться в цвета римского патриция, отправляясь в этот ад?
Почему все решили, что его лицо выражает борьбу с искушениями?
Скорее оно и поза выражает скорбь, думу горестную самого художника лично, а может и думу студента Раскольникова (тот, кстати, тоже боролся с искушением, но не поборол его). Ну не вижу в лице ни намёка на борьбу с искушениями и тем более победы над ними. Не вижу ни подвига духа, ни подвига веры, только тягостные раздумья, ни даже сверхчеловеческих страданий. Напряжённая поза и лицо. И только. Нам просто предлагается поверить, что вот сидит человек и борется с искусом.
Автопортрет Ивана Крамского |
Cовместный проект с сайтом студии "Неофит" московского Данилова монастыря
Бывает, что художник и сам не может точно понять, что и зачем хотел он сказать своей картиной. Так произошло и с Крамским, который находился в постоянных поисках и сомнениях, и если его портреты обладают ясностью и чистотой образа, то «Христос в пустыне» - одно из тех произведений, которое всегда вызывает вопросы у зрителя.
Однажды, в бытность свою учеником Петербургской Императорской Академии художеств Иван Крамской нарисовал человека, читающего Евангелие. Профессор похвалил работу, а потом молодой художник показал ее случайно забредшему старику офене (разносчику товара, коробейнику). Тому совершенно не понравилось: «Света на лице его нет. Почём я знаю, может, это он песенник от скуки раскрыл и разбирает. Ты, может, обличье-то и нарисовал, а душу забыл…» - «Господи, да как же душу-то рисовать?» - «А это уж твоё дело, не моё…».
Иван Николаевич стоял в углу последнего зала Академии, в котором висело его только что оконченное полотно «Христос в пустыне». Десять лет прошло с тех пор, как он с грандиозным скандалом покинул свою Alma Mater, а эта история с уличным торговцем так ясно стояла у него перед глазами, словно старик только что вышел, пришаркивая левой ногой. В зале было немыслимое количество народу. Шла вторая выставка передвижников. Его картина висела последней. Она должна была стать «гвоздем» экспозиции, и действительно произвела небывалое впечатление. «Картина моя, - вспоминал Крамской, - расколола зрителей на огромное число разноречивых мнений. По правде сказать, нет трех человек, согласных между собой. Но никто не говорит ничего важного. А ведь «Христос в пустыне» - это моя первая вещь, которую я работал серьёзно, писал слезами и кровью… она глубоко выстрадана мною… она - итог многолетних исканий…».
 |
Христос в пустыне |
Крамской, словно в каком-то тумане, толкался среди людей, надеясь услышать главное, чтобы понять, что он сделал, что он написал, что он хотел сказать современникам? В ответ на его голову сыпались вопросы, вопросы и вопросы. Бесконечные, бессмысленные, болезненные. - Иван Николаевич, голубчик, ну какой же все-таки момент изображен в картине: утро ли сорок первого дня, когда Христос уже решился идти на страдание и смерть, или та минута, когда «прииде к Нему бес»?
Будучи студентом Императорской Академии Художеств, молодой Крамской, потрясённый картиной Иванова «Явление Мессии», привезённой в Россию в 1858 году, выступил в печати со своей первой критической статьёй. «Художник - писал он - это пророк, открывающий истину людям своими творениями». Еще больше Крамского потрясла трагическая смерть Иванова.
Со всей силой юношеского максимализма Крамской стал доказывать «всему миру», что «ни хлебом единым жив человек». Осенью 1863 года он становится во главе исторического «бунта 14-ти» выпускников Академии, которые выдвинули категорическое требование свободного выбора темы для академической программы. Получив отказ, они демонстративно покинули стены училища, отказавшись от участия в конкурсе на Большую Золотую медаль и вообще всех последующих за спокойным окончанием Академии благ. Но самостоятельная жизнь оказалась не такой простой. О хлебе насущном думать пришлось…
«Мне просто не верится, чтобы я, исполнявший всевозможные заказы, и я теперешний - одно и тоже лицо. Я с ужасом думаю, как это я буду исполнять их, как прежде, а ведь нельзя без этого… Взять бы и заорать сейчас на всю выставку: «Купите меня! Я продаюсь! Кто больше даст?.. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, взять ли за Господа Бога рубль или не уступать ни шагу злу. Мы все знаем, чем обыкновенно кончается подобное колебание»…
Постепенно друзья стали замечать, что и без того худое лицо Крамского ещё больше осунулось, побледнело, в глазах появился лихорадочный нездоровый блеск. Он почти уже не ходил по выставке, все больше сидел в углу, опустив на колени усталые натруженные руки… Иван Николаевич продолжал улавливать обрывки фраз, но смысла их уже не разбирал… Где-то, почти над самым ухом забасил Стасов: «Это жестокая ошибка - изображение Христа затруднённого! Нет! Нужен Христос действующий, совершающий великие дела, произносящий великие слова!». «Да что Вы такое говорите, Владимир Васильевич! - Не прекращая разговаривать с критиком, Гаршин горячо жал руку Крамского. - Здесь выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу и совершенной решимости бороться с ним. Христос поглощён Своею наступающей деятельностью, Он перебирает в голове всё, что Он скажет презренному и несчастному люду… Друг мой, как вы нашли такой образ». «Я знаю, большой нужно иметь риск, чтобы браться за такие задачи. Мирового масштаба герой требует и подобной картины… Много нужно мне теперь докторов и времени, чтобы унять сплошные стоны и необъятные страдания. Только думаю, что и стоны и страдания останутся со мной, и нет им исхода… И вы и я, вероятно, не одиноки… есть много душ и сердец, находящихся в мятеже… Ужасное время, страшное время! Нет места в человеческом сердце, которое бы не болело, нет чувства, которое бы не было самым дерзким образом осмеяно! Скверная штука жизнь!».
Иван Николаевич понимал, что искушение, совершившееся с Христом в пустыне, случается с каждым из нас. Природа щедро одарила Крамского талантами, и он ощущал в себе эту силу. Но его всегда мучил один вопрос: на что можно ее употреблять? Когда бес предлагает Христу попробовать свои силы, превратив камни в еду, Господь отвергает унижение этой Божественной мощи ради удовлетворения нужды. «Ладно, - говорит дьявол, - Ты не захотел для Себя одного употребить эту силу - вот высокая гора, с которой видны все царства вселенной. Ты только мне поклонись - и все это будет Твое. Ты сможешь творить добро для всех». Это соблазн антихриста, и Крамскому он тоже был знаком. Как часто закрадывалась к нему мысль о его превосходстве над другими людьми. О том, что он - умнее, талантливее, лучше…
Через год после открытия Второй выставки Крамской ответит на вопрос Гаршину. В письме он напишет приятелю, как заболел своей картиной. «Бывало, вечером уйдёшь гулять, и долго по полям бродишь, до ужаса дойдёшь, и вот видишь эту фигуру… На утре, усталый, измученный, исстрадавшийся, сидит он один между камнями, печальными, холодными камнями; руки судорожно и крепко, крепко сжаты, ноги поранены, и голова опущена… Крепко задумался, давно молчит, так давно, что губы как будто запеклись, глаза не замечают предметов… Ничего он не чувствует, что холодно немножко, не чувствует, что весь он уже как будто окоченел от продолжительного и неподвижного сиденья. А вокруг нигде и ничего не шевельнётся, только у горизонта чёрные облака плывут от востока… И он всё думает, думает, страшно становится… Странное дело, я видел эту думающую, тоскующую, плачущую фигуру, видел как живую… Однажды, следя за нею, я вдруг почти наткнулся на неё… Кто это был? - Я не знаю… Но сколько раз плакал я перед этой фигурой!? Что ж после этого? Разве можно это написать? И Вы спрашиваете себя, и справедливо спрашиваете: могу ли я написать Христа? Нет, не могу, и не мог написать, а всё-таки писал, и всё писал до той поры, пока не вставил в раму, до тех пор писал, пока его и другие не увидели, - словом, совершил, быть может, профанацию, но не мог не писать. Но вот иногда мне кажется, что это как будто и похоже на ту фигуру, которую я по ночам видел, то вдруг никакого сходства…».
Крамской долго не мог приступить к картине. Пять лет он думал, искал, сравнивал, сделал кучу набросков. Ничего не выходило. Наконец, он решил поехать заграницу, чтобы посмотреть, как «там» пишут Христа. Перед самым отъездом он принимает заказ на иконостас для одной церкви и просит разрешения изобразить Спасителя… с фонарем, измученного и усталого, стучащегося в чей-то дом…
Иван Николаевич принимал слова Откровения Иоанна Богослова. Где-то в глубине души он чувствовал, что все постигающие его искушения идут, или, по крайней мере, должны идти ему же на пользу. В Германии перед «Сикстинской Мадонной» Крамской размышлял об образе Христа. Он так долго смотрел на эту картину, словно хотел спросить у Рафаэля: кто Он - Христос, Сын Этой прекраснейших из земных женщин? Для него была совершенно очевидна историческая подлинность евангельского повествования. Христос был для него безусловным нравственным идеалом, совершенным Человеком, сыгравшем в истории вселенной огромную роль. Но пойти за Ним не решался. Засмеют!
Из воспоминаний Ильи Репина (он был учеником и другом Крамского до самой смерти Ивана Николаевича): «Я вошел в небольшую комнату и начал смотреть по стенам. - Это я взял заказ писать образ Христа. - Начав понемногу о Христе по поводу образа, он уже не переставал говорить о Нем весь вечер. Мне очень странным показался тон, которым он начал говорить о Христе - он говорил о Нем, как о близком человеке. Но потом мне вдруг стала ясно и живо представляться эта глубокая драма на земле, эта действительная жизнь для других. Я был совершенно поражен этим живым воспроизведением душевной жизни Христа, и казалось, в жизнь свою я ничего интереснее не слыхал. Конечно, все это я читал, даже учил когда-то... Но теперь! Неужели это та самая книга? Как все это ново и глубоко, интересно и поучительно. Я был глубоко потрясен и внутренне давал себе обещание начать совсем новую жизнь. Целую неделю я оставался под впечатлением этого вечера - он меня совсем перевернул». Пройдет несколько лет и Илья Ефимович услышит от своего старшего товарища уже несколько иные речи. Раньше он говорил: «Я хочу, чтобы мой Христос стал зеркалом, увидев себя в котором, человек забил бы тревогу». И вдруг странное признание: «Какая тоска и муки охватывают мою бедную мать, она никак не может переварить, как это можно не почитать Бога, не ходить в церковь, не слушаться священников, не поститься даже в Великий пост. Тяжело ей, сын ее в заблуждении, гибнет». Репин не мог до конца понять, как сочеталось в Крамском то, что он верил в Христа только как в историческую личность, а "Отче наш" с детьми всегда читал. Он был уверен в том, что, на самом деле, его друг лучше, чем хочет порой казаться окружающим. Он отчаянно спорил с ним о вере. Но, как это часто бывает, в этих спорах было мало толку. Крамской иногда договаривался до того, что начинал доказывать «атеизм» Христа.
«Мой Бог - Христос, - писал Крамской, - потому что Он сам справился с дьяволом. Он черпает силу в Себе Самом…»… Искушения овладевают человеком постепенно, как ржавчина. Поддался один раз, поддался другой… И наступает третий соблазн. Соблазн самодостаточности и самодовольства. Он так и называется «Я сам!». Иногда в это шапкозакидательство впадают целые народы, когда ни один человек не находит в себе силы сказать «Не искушай Господа!». Тогда спасти людей могут только крестные страдания…
В начале 1873 года Крамской узнает, что Совет Академии Художеств решил присудить ему звание профессора за картину «Христос в пустыне». Он отказывается. «Пять лет неотступно Он стоял передо мной, я должен был написать Его, чтобы отделаться». И в то же самое время - признание другу: «Во время работы над Ним много я думал, молился и страдал… Как я боялся, что потащат моего «Христа» на всенародный суд и все слюнявые мартышки будут тыкать пальцами в Него и критику свою разводить…». Критика выражала свои мысли еще менее стройно и последовательно, чем художник. Крамского называли нигилистом, революционером, обвиняли в кощунстве, в абстракционизме, в неясности идей. И тут же превозносили. Говорили, что он создал идеальный образ для воплощения современных раздумий над вечной темой служения людям, готовности к подвигу, самоотверженности и мужества… Понемногу Иван Николаевич к этому привык. Начал философствовать. То вдруг сделался даже равнодушным: «Приехал Третьяков, покупает у меня картину, торгуется, да и есть, с чего. Я его огорошил, можете себе представить, за одну фигуру с него требую не более не менее, как шесть тысяч рублей… Вот он и завопил! А все-таки не отходит». Третьяков записал в своем дневнике: "По-моему, это самая лучшая картина в нашей школе за последнее время". Павел Михайлович догадался, что с Крамским произошел один из тех редких случаев, которые приключаются иногда с действительно талантливыми художниками или поэтами. Когда в лучших своих произведениях они оказываются умнее самих себя и не сами не могут оценить то, что они написали. Ключик к разгадке тайны полотна Крамского подарил Гончаров: «Здесь нет праздничного, геройского, победительного величия - будущая судьба мира и всего живущего кроются в этом убогом маленьком существе, в нищем виде, под рубищем - в смиренной простоте, неразлучной с истинным величием и силой».
Подготовила Екатерина Ким
Картина "Христос в пустыне" занимает совершенно особое место в творческой биографии Ивана Крамского. Начиная с А. Иванова, пожалуй, не было ни одного крупного художника второй половины XIX века, которого так или иначе не увлекал бы образ Христа, трактовка которого приобретала не созерцательное, а острое историко-философское звучание. В произведениях из жизни Христа художники пытались ответить на многие наболевшие вопросы эпохи - вопросы о смысле жизни и самопожертвовании ради общества, которые никого не оставляли равнодушными. В то время в России было немало людей, готовых принести себя в жертву во имя добра, правды и справедливости. Именно тогда готовились к "хождению в народ" молодые революционеры-разночинцы.
Главная мысль И. Крамского тех лет, сильно занимавшая его, - это трагедия жизни тех высоких натур, которые добровольно отказались от всякого личного счастья, и самым лучшим, самым высшим и чистым образом, который художник мог найти для выражения своей идеи, был Иисус Христос. И у Н. Ге, и у А. Иванова, позднее у В. Поленова Христос - это философ, странствующий проповедник, ищущий истину, а не всемогущий властитель мира, все знающий и всем указывающий.
Свое полотно И. Крамской обдумывает целое десятилетие. В начале 1860-х годов, еще будучи в Академии художеств, он делает первый набросок, в 1867 году - первый вариант картины, который его не удовлетворил. В ноябре 1869 года, чтобы "видеть все, что сделано в этом роде", художник уезжает в Германию, затем перебирается в Вену, Антверпен, Париж. Он ходит по картинным галереям и художественным салонам, знакомится со старым и новым искусством, а вернувшись на родину, совершает поездку в Крым - в районы Бахчисарая и Чуфуй-Кале, которые своей природой напоминали палестинские пустыни.
"Под влиянием ряда впечатлений, - говорил впоследствии И. Крамской, - у меня осело очень тяжелое ощущение от жизни. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, когда на него находит раздумье - пойти ли направо или налево, взять ли за Господа Бога рубль или не уступить ни шагу злу?" Итогом этих размышлений явилась у художника "потребность рассказать другим то, что я думаю. Но как рассказать? Чем, каким способом я могу быть понят? И вот однажды я увидел человека, сидящего в глубоком раздумье. Его дума была так серьезна и глубока, что я часто заставал его постоянно в одном положении".
Поразила художника и пластика лица этого человека, которая выдавала и его характер. Губы его как бы засохли, слиплись от долгого молчания, и только глаза выдавали внутреннюю работу, хотя ничего не видели. И "я понял, - писал И. Крамской, - что это - такого рода характер, который, имея силу все сокрушить, одаренный талантом покорить себе весь мир, решается не сделать того, куда влекут его животные наклонности". И после этого, как вспышка, рождается образ - сначала смутный, затем все более проясняющийся, набирающий глубину и силу.
Сцена столь ясно представилась глазам И. Крамского, что ему не потребовалось делать много эскизов, хотя в набросках к картине он искал наиболее выразительные жесты рук, характерный облик, рисунок одежд Христа. Известны небольшая голова Христа, вылепленная из глины, и два живописных этюда к этой картине. Второй этюд (хранящийся в Санкт-Петербурге) отличается большой психологической выразительностью, так как в нем художником уже найдено то "состояние" Христа, которое осталось и в самом полотне.
Промахом первого варианта картины, который не удовлетворил И. Крамского, был вертикальный формат холста. И художник тотчас написал сидящего на камнях человека на холсте горизонтальном и большего размера. Горизонтальный формат давал возможность представить панораму бескрайней каменистой пустыни, по которой в немом молчании день и ночь брел одинокий человек. Только под утро усталый и измученный опустился он на камень, все еще ничего не видя перед собой. Уже горизонт затеплился утренним солнцем, природа готовится встретить восход, и только человек этот безучастен к окружающей его красоте и радости бытия, неотступная мысль преследует его. Следы мучительных и глубоких переживаний видны на его усталом, помрачневшем лице, тяжесть дум словно легла на его плечи и склонила голову.
Картина "Христос в пустыне" решена И. Крамским в холодной цветовой гамме, передающей тона раннего рассвета, когда сквозь предутреннюю мглу начинают мерцать оживающие краски дня. Этот час на исходе ночи соответствует тексту Евангелия и вместе с тем, как отмечала прогрессивная критика, символизирует начало новой жизни человека.
Художник изобразил Христа сидящим на холодных серых камнях, пустынная почва мертва так, что кажется, будто сюда не ступала еще нога ни одного человека. Но благодаря тому, что линия горизонта делит плоскость холста почти пополам, фигура Христа одновременно и господствует в пространстве полотна, и, несмотря на одиночество, находится в гармонии с суровым миром картины.
Одеяние Христа написано И. Крамским сдержанно, вполсилы, чтобы еще больше выделить лицо и руки, более нужные для психологической убедительности образа.
В этом произведении нет действия, но зримо показана жизнь духа, работа мысли. Ноги Христа изранены об острые камни, фигура согбенна, руки мучительно стиснуты, над склоненной головой не замечаемое им течет и течет время. А между тем изможденное лицо Христа передает не только страдание, но вопреки всему выражает невероятную силу воли и готовность сделать первый шаг на каменистом пути, ведущем к Голгофе.
Картина "Христос в пустыне" появилась на Второй выставке передвижников и сразу же вызвала бурные споры. Прогрессивные люди того времени встретили произведение И. Крамского восторженно. Например, писатель И. Гончаров отмечал, что "вся фигура как будто немного уменьшилась против натуральной величины, сжалась - не от голода, жажды и непогоды, а от внутренней, нечеловеческой работы над своей мыслью и волей в борьбе сил духа и плоти - и, наконец, в добытом и готовом одолении". Противники картины говорили, что Христос у И. Крамского совершенно лишен каких бы то ни было черт святости, возмущались нерусским типом лица Христа.
Во время рождения этого полотна и крестьянин Строганов, и один молодой охотник, и интеллигенты-разночинцы, да и сам И. Крамской отдали этому образу все самое лучшее, что роднило их с возвышенным образом Христа. Недаром зрители узнавали на картине типичные черты-разночинца, подмечали сходство и с самим художником: то же худое, угловатое, с резко обозначившимися скулами лицо, глубоко посаженные глаза, прекрасно вылепленный лоб, слегка растрепанная борода.
Как всякое великое творение, "Христос в пустыне" вызвал многие толки и самые разнообразные размышления. Передовая критика, как уже указывалось выше, увидела в картине тот перелом, который происходит в душе человека, решившего душу положить за "друга своя". Однако еще русский критик В.В. Стасов отмечал, что "скорбная нота явственно звучит в общем психологическом строе произведения".
Для И. Крамского, как исторического художника, выбор этой темы был вполне логичен, и в пустыне для него Христос искушался не тем, "чтобы превратить камни в хлебы", как предлагал ему дьявол. Для художника это искушение состояло в показе (или проверке?!), действительно ли Богочеловек-Христос есть то, кем он является. Этот вопрос-искушение относится не столько к дьяволу, сколько к самому Христу: кто он такой как Богочеловек, что должен (или может) или не должен (не может) делать?
Холст, масло. 180х210
Иисус сидит на камне, и ждет восход солнца. Линия горизонта делит холст на две части: холодную каменную пустыню - с одной стороны, и небо - мир света и надежды, символ будущего преображения - с другой. Ровно в середине холста, на границе этих двух миров, изображены сомкнутые кисти рук Христа, которые вместе с его лицом представляют зрительный и смысловой центры картины. Здесь сконцентрирована зона наибольшего «напряжения» в момент приятия Спасителем уготованной ему судьбы.
Философское начало в картине выходит на первый план благодаря композиционному решению: очевидно сходство позы Христа на полотне Крамского (1837-1887) с позой Ф. М. Достоевского - «властителя дум» на известном портрете В. Г. Перова. Вечные, общечеловеческие проблемы, противостояние добра и зла были центральными темами в творчестве художника и писателя.
Третьяков не раз говорил, что «Христос в пустыне» - одна из его самых любимых картин.
«Христос в пустыне» считается одним из наиболее значительных произведений Ивана Крамского. Художник рассматривает религиозный сюжет с гуманистической, морально-философской точки зрения и предлагает психологически-жизненную интерпретацию размышлений и переживаний Христа Сюжет картины связан с описанным в Новом Завете сорокадневным постом Иисуса Христа в пустыне, куда он удалился после своего крещения, и с искушением Христа дьяволом, которое произошло во время этого поста. По признанию художника, он хотел запечатлеть драматическую ситуацию нравственного выбора, неизбежную в жизни каждого человека.
На картине изображён Христос, сидящий на сером камне, расположенном на возвышенности в такой же серой каменистой пустыне. Крамской использует холодные цвета, чтобы изобразить раннее утро - заря только зачинается. Линия горизонта находится довольно низко и делит картину примерно пополам. В нижней части находится холодная каменистая пустыня, а в верхней части - предрассветное небо, символ света, надежды и будущего преображения. В результате фигура Христа, одетого в тёмный плащ и красную тунику, господствует над пространством картины, но при этом находится в гармонии с окружающим её суровым ландшафтом.
Сдержанность в изображении одежды позволяет художнику придать основное значение лицу и рукам Христа, которые создают психологическую убедительность и человечность его образа. Крепко сжатые кисти рук находятся практически в самом геометрическом центре холста. Вместе с лицом Христа они представляют собой смысловой и эмоциональный центр композиции, притягивающий к себе внимание зрителя.
Картина статична, в ней нет действия, но показаны работа мысли Христа и сила его духа, сохранённая вопреки всем страданиям, которые ему пришлось и ещё придётся пережить. На вопросы, которые задавали зрители художнику: «Это не Христос, почему вы знаете, что он был такой? - я позволял себе дерзко отвечать, но ведь и настоящего, живого Христа не узнали» , - писал Крамской. Как и в других картинах, отличительной чертой техники Крамского была тонкая законченность - до такой степени, что некоторые даже считали её чрезмерной или излишней.
Тема искушения Христа заинтересовала Крамского ещё в начале 1860-х годов, когда он учился в Академии художеств и увлекался творчеством Александра Иванова. В конце зимы 1863-1864 года в квартире Крамского на Васильевском острове побывал 19-летний Илья Репин - он видел в мастерской художника голову Христа, вылепленную из глины, а также похожую голову, написанную на холсте. Крамской рассказывал Репину о глубокой драме жизни Христа, об его искушении в пустыне и о том, что подобное искушение часто бывает у обычных людей. Один из этюдов того периода, «Голова Христа» (1863, холст, масло, 55,5 × 41,5 см ), в настоящее время хранится в Музее изобразительных искусств Республики Карелия в Петрозаводске.
В 1867 году Крамским был написан первый вариант картины, изображающей Христа. Известно, что для этой картины ему позировал конкретный человек - крестьянин Строганов из слободы Выползово Переяславского уезда. Однако этот вариант не удовлетворил художника, поскольку Крамской посчитал ошибочным решение использовать вытянутый по вертикали формат холста, который практически весь был занят сидящей фигурой Христа, так что практически не оставалось места для изображения каменистой пустыни.
В конце 1869 года Крамской посетил ряд европейских музеев, сначала в Германии, а затем в Вене, Антверпене и Париже, знакомясь с искусством старых и новых мастеров, но при этом находясь в поисках «своего» Христа.
Произведение «Христос в пустыне» произвело на публику неизгладимое впечатление. Академия художеств даже хотела присудить Крамскому звание академика, но верный своим принципам не иметь ничего общего с официальным искусством художник отказался. Картина была также представлена на Второй выставке Товарищества передвижных художественных выставок, одним из основателей которого являлся Крамской. Полотно многие хотели приобрести, но досталась оно в конечном итоге П. Третьякову за шесть тысяч рублей (коллекционер даже не торговался с художником и сразу купил его за названную им сумму).
