КАТЕГОРИИ ГРАММАТИЧЕСКИЕ, особым образом организованные и выражаемые наборы языковых значений («граммем»), имеющие привилегированный статус в языковой системе; в каждом языке имеются свои грамматические категории, но многие существенные для человеческого опыта значения оказываются в составе грамматических категорий очень большого числа языков (таковы, например, значения количества объектов, длительности действия, времени действия относительно момента речи, субъекта и объекта действия, желательности и др.).
Чтобы иметь возможность считаться грамматической категорией, набор значений должен обладать по крайней мере двумя свойствами, а именно категориальностью и обязательностью. Первое свойство (известное также под названиями взаимоисключительности, парадигматичности, однородности, функциональности и др.) позволяет выделить из всего множества языковых значений такие, которые объединяются в категории; второе выделяет среди языковых категорий те, которые являются для данного языка грамматическими. Категорией может быть только такой набор значений, элементы которого исключают друг друга, т.е. не могут одновременно характеризовать один и тот же объект (это свойство можно сформулировать и по-другому: каждому объекту в определенный момент можно приписать только одно значение из этого набора). Так, свойством категориальности, или взаимоисключительности в нормальном случае обладают значения физического возраста (человек не может быть одновременно стариком и ребенком), пола, размера и многие другие. Напротив, такие значения, как, например, цвет, не являются категориями: один и тот же объект вполне может быть одновременно окрашен в разные цвета.
Далеко не все языковые категории, однако, могут считаться грамматическими. Для этого необходимо, чтобы категория удовлетворяла второму свойству, т.е. свойству обязательности (в современной лингвистике это утверждение получило широкое признание, главным образом после работ Р.Якобсона, но подобные идеи высказывались и раньше). Категория является обязательной (для некоторого класса слов), если всякое слово из этого класса выражает какое-либо значение данной категории. Так, в русском языке обязательной является, например, категория времени глагола: всякая личная форма глагола в тексте выражает одно из значений этой категории (либо прошедшее, либо настоящее, либо будущее время), и не бывает такой личной формы глагола, о которой можно было бы сказать, что она «никакого времени», т.е. не охарактеризована по времени в грамматическом отношении.
Существование в языке обязательных категорий означает, что говорящий, собираясь употребить в речи какое-либо слово, вынужден выразить при этом слове одно из значений некоторой категории (т.е. охарактеризовать данное слово по данной категории). Так, выбирая личную форму глагола, говорящий по-русски обязан охарактеризовать ее по виду, времени, наклонению, залогу, лицу/числу (или, в прошедшем времени, роду) подлежащего, поскольку все это – грамматические категории русского глагола. Говорящий обязан указывать соответствующие значения грамматических категорий, даже если это не входит в его собственный коммуникативный замысел, – например, он мог и не иметь в виду специально обозначать время действия. Конечно, говорящий может все же избежать указания времени – но тогда ему придется употреблять уже не глагол, а, например, существительное, у которого в русском языке нет обязательной категории времени. Ср. пару вида ты пришел ~ твой приход , где грамматическое время выражено только в первом случае; при желании это можно сделать и во втором случае (ср. твой прошлый/будущий приход и т.п.), но существенно, что, если говорящий хочет уклониться от выражения времени при существительном, он свободно может это сделать, не нарушая грамматических требований языка, тогда как в случае глагольной формы сделать это невозможно.
Грамматические категории каждого языка можно уподобить своего рода анкете, предъявляемой к описанию объектов и ситуаций на данном языке: говорящий не может успешно выполнить это описание, не ответив (хочет он того или нет) на вопросы такой «грамматической анкеты». По меткому замечанию Р.Якобсона, «основное различие между языками состоит не в том, чтó может или не может быть выражено, а в том, чтó должно или не должно сообщаться говорящими». Отсюда следует важность той роли, которую играет грамматика в создании так называемой «наивной картины мира», т.е. того способа отражения действительности, который составляет специфику каждого языка (и стоящей за ним культуры), так как именно в системе грамматических категорий прежде всего отражается коллективный опыт носителей данного языка.
В разных языках число грамматических категорий различно; существуют языки с очень развитой «грамматической анкетой», в других языках набор грамматических категорий весьма ограничен (языки, полностью лишенные грамматических значений, все же не засвидетельствованы, хотя их существование, вообще говоря, не противоречит лингвистической теории).
Наряду с двумя указанными выше основными свойствами грамматические категории, как правило, характеризуются и рядом дополнительных свойств. Область применимости грамматической категории (т.е. множества тех слов, для которых категория обязательна) должна быть достаточно велика и иметь естественные границы (как правило, это крупные семантико-грамматические классы слов типа существительных или глаголов или их подклассы типа переходных глаголов, одушевленных существительных и т.п.). С другой стороны, число значений грамматической категории (граммем), как правило, невелико, и они выражаются с помощью небольшого числа регулярных показателей. Эти три дополнительных свойства позволяют, в частности, разграничить грамматическую и так называемую лексическую обязательность (последняя всегда привязана к небольшой группе слов, и соответствующие значения не имеют регулярных показателей). Так, в русском языке выбор значения "ребенок тех же родителей" обязательно сопровождается указанием на пол ребенка (соответственно, брат или сестра ), однако мы не можем говорить о грамматической категории «пол родственника» по причинам, перечисленным выше: обязательное указание на пол в русском языке свойственно лишь небольшой группе существительных (терминов родства), и при этом никаких специальных показателей мужского или женского пола в составе этих слов нет. Лексическая обязательность – весьма распространенное явление, но она характеризует отдельные группы лексики данного языка и не носит системного характера.
Значение граммем грамматических категорий – весьма сложный объект; сущности, называемые грамматическими значениями (например, "множественное число", "дательный падеж", "прошедшее время" и т.п.), как правило, устроены гораздо сложнее лексических значений. Не следует отождествлять название граммемы с ее значением (как часто – вольно или невольно – поступают авторы грамматических описаний): за названием типа "множественное число" в действительности стоит некое множество контекстных значений, выражаемых набором формальных показателей, при этом всякий показатель может иметь любое из данных значений, а всякое значение может быть приписано любому из данных показателей. Так, в русском языке число выражается по-разному в зависимости от типа склонения существительного и других факторов (ср. пальц-ы , дом-а , яблок-и , сту-ья и т.п.), а формы множественного числа – независимо от того, какой показатель в них присутствует – могут выражать не только простое множество объектов, но и класс объектов в целом (страусы вымирают ), различные разновидности или сорта объектов (драгоценные металлы , сыры ), большое количество (пески ), неопределенность (нет ли свободных мест ? » "хотя бы одного места") и т.д. Такая ситуация типична для большинства граммем, которые, таким образом, в общем случае являются лишь своего рода ярлыками, обозначающими достаточно сложное соответствие между формальными и содержательными элементами языка.
В число контекстных значений граммем может входить апелляция как к свойствам окружающего мира, так и к синтаксическим свойствам других слов. Значения первого типа называются семантическими (или семантически наполненными, номинативными и др.); значения второго типа называются синтаксическими (или реляционными), что отражает их основное свойство – служить выражению синтаксических связей между словами в тексте, а не непосредственному описанию действительности (ср., например, граммемы рода у русских существительных типа диван и тахта , отражающие только различие в их согласовательных моделях: больш-ой диван и больш-ая тахта ). Синтаксические значения в той или иной степени присутствуют в составе почти каждой грамматической категории (так, в русском языке к синтаксическим употреблениям числа можно отнести появление единственного числа в конструкциях с числительными типа три дома , двадцать один дом или в дистрибутивных конструкциях типа советники надели на нос очки ). Существуют и такие грамматические категории, у которых синтаксические значения преобладают или даже являются единственными. Такие категории называются синтаксическими ; к важнейшим из них относятся род и падеж существительных, а в ряде случаев также залог и наклонение глаголов. Языки, в которых синтаксические грамматические категории отсутствуют, называются изолирующими (таковы прежде всего аустроазиатские, тайские и сино-тибетские языки Юго-Восточной Азии, языки манде и ква Западной Африки и др.).
Чаще всего граммемы выражаются с помощью морфологических средств – аффиксов (среди которых различают префиксы, суффиксы, инфиксы, циркумфиксы и трансфиксы), а также чередований и редупликаций. Морфологическое выражение граммем свойственно агглютинативным и фузионным языкам (в последних существенную роль играет также неаффиксальная морфологическая техника). Наиболее яркими примерами фузионных языков являются санскрит, древнегреческий, литовский, многие языки индейцев Северной Америки и др.; широко распространены языки, обладающие в равной мере чертами агглютинативности и фузионности (таковы, например, многие уральские, монгольские, семитские языки, языки банту и др.). В то же время встречается и неморфологический способ выражения грамматических значений, при котором эти последние передаются самостоятельными словоформами («служебными словами») или синтаксическими конструкциями. Языки с преобладанием неморфологической техники выражения грамматических значений называются аналитическими (таковы, в частности, полинезийские языки).
Если грамматическая категория устроена так, что все ее граммемы способны поочередно присоединяться к основе одного и того же слова, то такая категория называется словоизменительной, а комбинации ее граммем с основой слова – грамматическими формами этого слова. Совокупность всех грамматических форм одного слова образует его парадигму, а слово, понимаемое как совокупность всех своих форм, называется лексемой. Типичными примерами словоизменительных категорий являются падеж существительного, время и наклонение глагола и др.: так, в нормальном случае основа каждого существительного сочетается с показателями всех падежей данного языка, основа каждого глагола – с показателями всех наклонений и т.п. (несистемные нарушения этого принципа приводят к появлению так называемых дефектных парадигм, ср. отсутствие формы родительного падежа множ. числа у слова треска или формы 1-го лица ед. числа у глагола победить в русском языке).
Не все грамматические категории, однако, образуют парадигмы грамматических форм: возможна и такая ситуация, когда при основе слова может выражаться только одна граммема. Такие грамматические категории противопоставляют не разные формы одного и того же слова, а разные слова (т.е. разные лексемы) и называются словоклассифицирующими. Типичным примером словоклассифицирующей категории является род существительных: например, в русском языке каждое существительное относится к одному из трех родов, но возможность образовывать «родовые парадигмы» (т.е. свободно менять значение рода) у русских существительных отсутствует. Напротив, у русских прилагательных категория рода, как легко видеть, является словоизменительной (ср. парадигмы типа белый ~ белая ~ белое и т.д.).
Основными синтаксическими грамматическими категориями считаются род и падеж (у имени) и залог (у глагола): род связан с морфологическим выражением согласования, а падеж – с морфологическим выражением управления. Кроме того, как падеж, так и залог обеспечивают различение семантических и синтаксических аргументов глагола, т.е. такие синтаксические сущности, как подлежащее и дополнения, и такие семантические сущности, как агенс, пациенс, инструмент, место, причина и мн. др. К синтаксическим (согласовательным) категориям относятся также лицо/число и род глагола.
Большая часть грамматических категорий, встречающихся в языках мира, относится к семантическим категориям. Специфическими семантическими категориями существительных являются число и детерминация (или, в «европейском» варианте, определенность/неопределенность). Категории числа, детерминации и падежа тесно взаимодействуют и часто выражаются единым грамматическим показателем (флексией); флективные падежно-числовые парадигмы свойственны и русском языку. Категория числа обычно представлена двумя граммемами (единственного и множественного числа), но в ряде языков встречается еще и двойственное число, исходно связанное, по-видимому, с обозначением парных объектов (таких, как губы , глаза , берега и т.п.); двойственное число было в древнегреческом, санскрите, древнерусском, классическом арабском; оно засвидетельствовано также в современных языках: словенском, корякском, селькупском, хантыйском и др. Еще более редким является специальное грамматическое выражение для совокупности из трех объектов (тройственное число) или небольшого числа объектов (паукальное число): такие граммемы обнаружены, например, в языках Новой Гвинеи.
Система семантических грамматических категорий глагола очень разнообразна и сильно различается в разных языках. С некоторой долей условности глагольные категории могут быть разбиты на три крупные семантические зоны: аспектуальную, темпоральную и модальную. К аспектуальным (или видовым) значениям относятся все те, которые описывают особенности развертывания ситуации во времени (длительность, ограниченность, повторяемость) или выделяют те или иные временные фазы ситуации (например, начальную стадию или результат); в этом смысле справедлива известная характеристика аспекта как «внутреннего времени» глагола. Напротив, грамматическая категория, традиционно называемая в лингвистике «временем», лишь указывает на относительную хронологию данной ситуации, т.е. имеет ли она место раньше, одновременно или позже некоторой другой ситуации («точки отсчета»). Точка отсчета может быть произвольной (и в этом случае перед нами категория относительного времени, или таксиса), но может быть и фиксированной; фиксированная точка отсчета, совпадающая с моментом произнесения высказывания («моментом речи»), дает категорию абсолютного времени с тремя основными граммемами: прошедшего, настоящего и будущего времени. Дополнительное указание на степень отдаленности ситуации от момента речи (указание «временной дистанции») может увеличивать число граммем категории времени; развитые системы обозначения временной дистанции особенно характерны для языков банту (Тропическая Африка). Вид и время часто выражаются в глагольных словоформах совместно (отсюда традиционная грамматическая номенклатура, в которой «временем» могла называться любая видо-временная глагольная форма). Наиболее типичны комбинации длительного вида и прошедшего времени (общепринятое название «имперфект»), а также ограниченного вида и прошедшего времени (общепринятое название «аорист»).
Глагольная система может характеризоваться большим числом аспектуальных граммем: так, к базовому противопоставлению длительного (дуративного, имперфективного) и ограниченного (перфективного, точечного) аспекта часто (как, например, во многих тюркских языках) добавляются по крайней мере хабитуальный (и/или многократный) аспект и результативный аспект (ср. окно открыто , русск. диал. он выпивши ). Различие, аналогичное хабитуальному аспекту, в русском языке может быть выражено лексически, ср. мальчик идет в школу и мальчик ходит в школу . Особой разновидностью результативного аспекта является перфект, весьма широко распространенный в языках мира (так, перфект имеется в английском, испанском, греческом, финском, болгарском, персидском и многих других языках). Напротив, «бедные» аспектуальные системы (типа восточно- или западно-славянских) характеризуются противопоставлением всего двух аспектуальных граммем (называемых совершенным vs. несовершенным видом, перфективом vs. имперфективом, комплетивом vs. инкомплетивом и т.п.), но зато каждая из этих граммем имеет очень широкий спектр контекстных значений. Так, в русском языке граммема несовершенного вида может выражать длительность, многократность, хабитуальность и даже перфект (ср. Максим читал «Войну и мир »); выбор той или иной интерпретации зависит от контекста, лексической семантики глагола и других факторов. В языках с «богатыми» аспектуальными системами (типа тюркских, полинезийских или банту) все эти значения могут различаться морфологически.
Наиболее сложную и разветвленную структуру имеет зона глагольной модальности (дающая грамматическую категорию наклонения). К модальным значениям относят, во-первых, такие, которые обозначают степень реальности ситуации (ирреальные ситуации не имеют места в действительности, но являются возможными, вероятными, желаемыми, обусловленными и т.п.), а во-вторых, такие, которые выражают оценку говорящим описываемой ситуации (например, степень достоверности ситуации, степень желательности ситуации для говорящего и т.п.). Нетрудно видеть, что оценочные и ирреальные значения часто тесно связаны друг с другом: так, желаемые ситуации всегда имеют положительную оценку говорящего, ирреальные ситуации часто обладают меньшей степенью достоверности и т.п. Не случайно поэтому использование, например, условного наклонения для выражения сомнения или неполной достоверности, характерное для многих языков мира.
Особое место среди граммем наклонения занимает императив, сочетающий выражение желания говорящего с выражением побуждения, направленного на адресата. Императив – одна из самых распространенных граммем в естественных языках (возможно, это значение является универсальным). У граммем наклонений велика также доля синтаксических употреблений (так, во многих языках сказуемое придаточного предложение должно принимать форму какого-либо из ирреальных наклонений; то же относится к выражению вопросов или отрицаний).
К наклонению примыкает грамматическая категория эвиденциальности, выражающая источник информации об описываемой ситуации. Во многих языках мира такое указание является обязательным: это значит, что говорящий должен сообщить, наблюдал ли он данное событие своими глазами, слышал о нем от кого-то, судит о нем на основании косвенных признаков или логических рассуждений, и т.п.; наиболее сложно устроенные эвиденциальные системы характерны для тибетских языков и ряда языков американских индейцев, несколько более простые эвиденциальные системы имеются в языках балканского ареала (болгарский, албанский, турецкий), а также во многих языках Кавказа, Сибири и Дальнего Востока.
их статус, соотнесенность, взаимодействие
(на примере функционально-семантической категории ‘интенсивность’)
В сфере актуальных и дискуссионных вопросов современной лингвистики обращает на себя внимание проблема рассмотрения такой доминантной категории языка, как категория интенсивности в соотнесенности с количественностью и экспрессивностью.
Количество как универсальная понятийная категория, преломляясь в сфере других категорий, находит одно из своих выражений в языковой категории интенсивности через возможности репрезентации количественных модификаций величины признака. При рассмотрении соотнесенности категории интенсивности с категорией количественности можно опираться на основополагающие мысли де Куртенэ, высказанные в работе «Количественность в языковом мышлении». Он отмечает, что «…одной из сторон всеобщего бытия является целый комплекс количественных представлений, охваченный, то есть расчлененный и объединенный (интегрированный), математическим мышлением», и выделяет количественность интенсивности как выражение количества (степени) признака [Бодуэн де Куртенэ 1963: 312-313]. Актуальной для современной лингвистики является и его мысль о соотнесенности в языке категории количества, представляющей собой абстрактную категорию мышления человека, с категорией качества: «сопоставление разных степеней качественности дало, с одной стороны, разные грамматические степени, а с другой стороны – обозначение разных степеней интенсивности…» . И наконец, важной представляется его идея о том, что «значение напряжения и интенсивности некоторых элементов языкового мышления выступает наиболее выразительно в области семантики, как со стороны интеллектуальной, умственной, внечувственной, так и прежде всего с чувственной стороны» . Концепция де Куртенэ стимулирует изучение качественно-количественных отношений как таковых, а также в их взаимосвязи с другими видами отношений.
Широкая трактовка интенсивности восходит и к идеям Ш. Балли, который под термином ‘интенсивность’ понимает «все различия, сводящиеся к категории количества, величины, ценности, силы и т. п., вне зависимости от того, идет ли речь о конкретных представлениях или абстрактных идеях» и далее уточняет, что «…количественная разница или разница в интенсивности является одной из тех общих «категорий», в которые мы вводим любые объекты нашего восприятия или нашей мысли» [Балли 1961: 203].
Категория интенсивности входит в содержательный план и языковой категории качества, и языковой категории количества, следовательно, связывается с качественно-количественной категорией меры. Однако категория интенсивности не является синонимом категории меры, поскольку интенсивность указывает на развитие признака в рамках меры и не влечет за собой изменения данного качества. Из этого следует, что категория интенсивности представляет собой частную разновидность категории количества, а именно «недискретное, непрерывное количество», определяющееся «посредством измерения» [Панфилов 1976: 3].
Категорию интенсивности в области понятийных, наряду с категорией меры количества, соотносят и с категорией градуальности (Э. Сепир, и др.). Актуальной для современной лингвистики является идея Э. Сепира о том, что любое градуируемое значение не абсолютно, а относительно и содержит идею сравнения. В его труде «Психология градуирования» также утверждается связь категорий количественности и интенсивности, причем подчеркивается первичность последней как выражающей приблизительное количество. Э. Сепир различает градуирование по отношению к норме и по отношению к компаративности, то есть именно им установлена оппозиция градуированных и точечных концептов. Так, он отмечает: «логическая норма между ними (полярными признаками – С. С.) ощущается человеком не как истинная норма, а скорее как размытая зона, в которой встречаются упорядоченные в противоположных направлениях качества» [Сепир 1985: 54].
С одной стороны, градуальность носит субъективный характер, т. к. зависит от восприятия индивидуума и особенностей речевой ситуации, с другой – она непосредственно зависит от выработанного в обществе коллективного представления о норме как о некотором нейтральном проявлении качественного признака для определенных объектов действительности.
Термин ‘интенсивность’ в его применении к семантике в последнюю четверть XX столетия получил в лингвистике значительное распространение, что связано с развитием функциональной грамматики, экспрессивной стилистики. Однако при сравнительно большом объеме литературы, так или иначе посвященной исследованию круга проблем, ассоциирующихся с этим термином, он не получил еще общепринятого толкования. О слабой разработанности данной проблемы свидетельствует и неполная репрезентация соответствующей терминологии в лингвистических словарях.
Одни исследователи определяют интенсивность как функционально-семантическую категорию: «интенсивность является функционально-семантической категорией, поскольку выражает значение высокого уровня обобщенности, характеризуется разноуровневостью средств выражения и полевой организацией этих средств» [Шейгал 1990: 11]. Другие – интенсивность связывают с денотативно-сигнификативным и коннотативным аспектами слова.
Интенсивность, таким образом, тесно соприкасается с категорией количественности и находится в непосредственной связи с категорией эмоциональности и экспрессивности. Хотя семантика усиления раскрыта в целом ряде исследований на материале разных уровней языка , прежде всего лексического, тем не менее ее статус и взаимосвязь со смежными категориями остается дискуссионной. В работах, посвященных кругу этих проблем, имеет место понимание интенсивности как усиления выразительности, как доминирующей составляющей, систематически реализующейся в аффективной речи.
Показательно, что еще Ш. Балли в связи с задачами изучения стилистики рассматривает «эмоциональную интенсивность», поскольку, по его мнению, стилистика исследует «…экспрессивные факты языковой системы с точки зрения их эмоционального содержания, то есть выражение в речи явлений из области чувств и действия речевых фактов на чувства» . Весьма ценной является и его мысль о невозможности сведения всех средств интенсификации к лексическим. В частности, он относит к средствам интенсификации и раздел языкознания , который назвал «аффективным синтаксисом», и просодику.
Как и в исследовании Ш. Балли, в статье Э. Сепира «Психология градуирования» проводится мысль о взаимодействии интенсивности с эмоциональностью, а именно с «эмоциональным аспектом» в плане выражения отношений между участниками коммуникативного акта. Рассматривая градуирование в его отношениях с нормой и субъективными суждениями (эмоциональностью), Э. Сепир касается и категории оценочности. При этом он указывает на то, что «после того как человек приобрел опыт в определении того, что общество принимает, а что отвергает, что оно о ц е н и в а е т (выделено нами – С. С.) как хорошо знакомое, а что как неизвестное или непривычное, он начинает принимать контрастирующие качества как имеющие в общем-то абсолютную, так сказать, природу» .
Последняя четверть XX и начало XIX столетия характеризуются резко возросшим интересом лингвистов к рассматриваемой проблеме, что, вероятно, объясняется приоритетным положением семантики в лингвистике этого периода, получившего название «семантического взрыва» (), а также антропоцентрического подхода к языку.
Одним из дискуссионных вопросов современной лингвистики является вопрос о корреляции категории интенсивности и категории экспрессивности. В современной общей и частной лингвистической литературе, посвященной данному вопросу, категория интенсивности обычно включается в состав категории экспрессивности (, и др.). Так, полагает, что существует узкая и широкая трактовка категории экспрессивности: «В широком смысле экспрессивность понимается как выразительность речи, которая возникает на основе таких семантических свойств языковых единиц, как эмоциональность, оценочность, образность… В узком смысле экспрессивность рассматривается как и н т е н с и в н о с т ь, как содержащееся в значении слова у с и л е н и е (выделено нами – С. С.) степени проявления некоторого признака» [Стернин 1983: 123]. Интенсивность и экспрессивность понимают также как меру и «измеряемое свойство речи» (, и др.). В частности, отмечает, что «…если для интеллектуальной функции релевантна оппозиция – да/нет, то для экспрессивной функции релевантна оппозиция – сильнее/слабее, а для эмоциональной – хорошо/плохо. Таким образом, экспрессивность измеряется интенсивностью, а эмоциональность – оценочностью» [Шаховский 1975: 17], а указывает, что «интенсивность есть измеритель степени экспрессивности, измеритель образности, выразительности, оценочности… Степень интенсивности есть мера экспрессивности» [Туранский 1992: 29].
В исследованиях находит отражение и мысль о соотнесенности категории интенсивности и категории экспрессивности как причины и следствия (, и др.). Так, отмечает, что «…между интенсивностью и экспрессивностью существуют не инклюзивные, а причинно-следственные отношения…» [Ливанова 1995: 22]. Однако трактовка данных категорий как находящихся в причинно-следственных отношениях, на наш взгляд, является недостаточно корректной, поскольку причина и следствие – это онтологические категории, представленные в виде двух ситуаций, соединенных логической пропозицией. Очевидно, можно говорить только о той или иной взаимосвязи и взаимозависимости таких категорий, как интенсивность и экспрессивность. Сходство семантики экспрессивности и интенсивности детерминировано и тем, что «в основе экспрессии лежит заведомое несоответствие каких-либо языковых или речевых средств языковым стандартам, т. е. наиболее регулярным, устойчивым моделям» [Харченко 1976: 68].
Таким образом, интенсивность понимается нами как категория, связанная с такой количественной квалификацией явления, которая демонстрирует отклонение от «зоны нормативности» (). При этом считаем необходимым подчеркнуть ее двойственную природу: с одной стороны, она имеет онтологический статус как категория, лежащая в рамках количественных отношений, т. е. имеет внеязыковой референт, с другой – получая характер выделенности, переключается на коннотативный уровень языка и речи, взаимодействуя с категорией экспрессивности.
Литература
Балли Ш. Французская стилистика / Ш. Балли. – М., 1961. – 394с.
Бодуэн де Количественность в языковом мышлении / де Куртенэ // Избранные труды по общему языкознанию. – М., 1963. – Т.2. – С. 311-324.
Экспрессивная лексика разговорного употребления / . – Новосибирск, 1986. – 230 с.
Сепир Э. Психология градуирования / Э. Сепир // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. – М., 1985. – С. 43-78.
Стернин И. А . О трех видах экспрессивности слова / // Структура лингвостилистики и ее основные категории. – Пермь, 1983. – С. 123-127.
Разграничение оценочности, образности, экспрессии и эмоциональности в семантике слова / // Русский язык в школе, 1976. – №3. – С. 66-71.
Проблема разграничения экспрессивности и эмоциональности как семантических категорий лингвистики / // Проблемы семасиологии и лингвостилистики. – Рязань, 1975. Вып. 2. – С. 3-25.
Градация в лексической семантике / . – Куйбышев, 1990. – 95 с.
В статье мы рассмотрим основные лингвистические категории, приведем примеры. Вы узнаете, что в языкознании выделяются различные объединения, по которым можно классифицировать те или иные единицы.
Что такое категория
Само понятие "категория" впервые разработал Аристотель. В частности, он выделил 10 категорий. Перечислим их: претерпевание, действие, состояние, положение, время, место, отношение, качество, количество, сущность. Во многом их выделение повлияло на последующую инвентаризацию различных предикатов, сказуемых, членов предложения и частей речи.
Понятийная категория
Прежде чем рассматривать языковые категории и проблемы лингвистической категоризации, необходимо уточнить и этот термин. Под ним обыкновенно понимается некая замкнутая система значений семантического универсального признака или конкретное значение данного признака вне отношения к способу выражения ("явному" или "скрытому") и степени их грамматикализации в данном языке. К примеру, можно говорить о наличии следующих понятийных категорий: отчуждаемости/неотчуждаемости, активности/неактивности, причины, места, цели и др. В языкознании существуют лексико-семантические лингвистические категории. Под ними подразумеваются классы типа названия государств, профессий, живых существ и др. Если словообразовательное формальное выражение получает категоризующая сема, лингвистические категории именуются словообразовательными. Примеры следующие: уменьшительные имена (блин-чик, дым-ок, дом-ик), имена деятеля (бег-ун, воз-чик, учи-тель).
Категории лингвистические в широком и узком смысле
Языковые категории - это объединения, которые могут быть рассмотрены как в широком, так и в узком смысле. В первом случае это любые группы элементов, которые выделяются на основании общего свойства. В узком смысле языковые категории - это определенные параметры (признаки), лежащие в основе разбиения однородных единиц на определенное количество непересекающихся классов. Их члены характеризуются некоторым значением того или иного признака. Примеры: категория вида, падежа, одушевленности/неодушевленности, глухости/звонкости и др. Однако нередко данным термином обозначается одно из значений данного параметра (признака). Примеры: категория неодушевленности, винительного падежа, состояния, глухости, совершенного вида.
Типы категорий по различным признакам
В зависимости от того, какой характер имеет соответствующий признак и выделяемое по нему множество, а также от отношения его к классам разбиения, можно выделить разные типы категорий. Множество может включать в свой состав фонемы, являющиеся однородными единицами. В этом случае выделяют различные фонологические лингвистические категории. Это, к примеру, различение по глухости/звонкости. Еще один пример - категория смычных согласных. По дифференциальному фонетическому признаку производится классификация в данном случае.
Множество, делимое на категории, может включать в свой состав двусторонние единицы. Обыкновенно ими являются предложения, словосочетания и слова. В данном случае выделяются словообразовательные, лексико-семантические, синтаксические, грамматические и другие категории. По определенному семантическому или синтаксическому признаку осуществляется классификация. Он может быть как собственно синтаксическим, семантическим, так и общекатегориальным (это слово понимается часто как "относящийся к частям речи").
Классифицирующие и модифицирующие признаки
Выделяются и другие признаки. В отношении к классам разбиения они делятся на классифицирующие (селективные, интегральные) и модифицирующие (флексионные, дифференциальные). Признак для некоторого предмета является модифицирующим, когда ему соответствует элемент некоторого иного класса разбиения, который отличается от него лишь значением этого признака. Данное соответствие именуется оппозицией. Если же этого не наблюдается, для соответствующего элемента признак является классифицирующим. В каком же случае можно говорить о разновидностях некоторой более общей единицы, изменяющейся по данному признаку? Давайте ответим и на этот вопрос. Тогда, когда элементы отличаются друг от друга лишь значениями того или иного модифицирующего признака. Что же касается классифицирующего, его значение является постоянным, фиксированным для данной единицы.
Модифицирующие и классифицирующие категории
В целом ряде случаев для большинства элементов множества признак модифицирующий. Тогда категория в целом также называется модифицирующей. К примеру, это флективные (словоизменительные) категории. К ним относятся падеж и число существительного, падеж, число, род прилагательного, наклонение, время, лицо, число род глагола. Если для достаточного количества элементов категориальный признак является классифицирующим, то таковой же будет и категория в целом. К примеру, это лексико-семантические разряды. Примеры: одушевленность, род и части речи существительного, переходность/непереходность, именные классы глагола и т. д.
"Правила" и "исключения"
То, к какому типу следует отнести ту или иную категорию, зависит от того, какой классификация была первоначально, а также от того, что является "правилом" для того или иного класса, а что можно назвать "исключением". К примеру, можно считать, что в русском языке для некоторых классов вида словоизменительная (модифицирующая), а для иных его классов - словообразовательная (классифицирующая). Или же можно принять одно из этих решений в отношении целого класса глагольных лексем. Отметим, что все они представлены в русистике.
Категории предложения
Изучая существующие в синтаксисе парадигматические отношения, многие исследователи используют понятия "коммуникативно-грамматические категории" или "категории предложения". Под ними подразумеваются семантические дифференциальные признаки тех или иных предложений (синтаксическая модальность, утверждение/отрицание, целеустановка высказывания). Реже речь может идти об отдельных значениях данных признаков (например, категория отрицания). Ряд исследователей, в частности, Н. Ю. Шведова, предлагает другое понятие. Они говорят о фразоизменительных категориях. Существуют и другие понятия.
Грамматические категории
Грамматические лингвистические категории и их типы являются одними из самых изученных и важнейших. Их характерные черты - модифицирующий тип признака, взятого в основу, причастность его к синтаксису, наличие регулярного способа, которым он выражается, а также "обязательность" выбора для (слово) форм, принадлежащих к данной совокупности, одного из его значений. Грамматические категории являются замкнутыми системами значений, исключающими друг друга. Они задают разбиение на непересекающиеся классы обширной совокупности словоформ. К примеру, такие грамматические значения, как множественное или единственное число, образуют в своей совокупности категорию числа.
Понятие текста
Прежде чем рассмотреть лингвистические категории текста, определимся с ключевым понятием. Текст - это объект разноаспектного изучения в лингвистике, однако в специальной литературе до сих пор данное понятие интерпретируется по-разному. Отсутствует также общепринятое его определение. Поэтому рассмотрим то, которое является наиболее распространенным.
Текст в общем виде характеризуется в качестве продукта специфической деятельности людей (речемыслительной). Последняя может возникать как в процессе опосредованной и непосредственной коммуникации, так и в процессе познания человеком окружающей действительности.
Текст как лингвистическая категория
Единицы его образуют компоненты (структурные элементы), являясь развернутыми в отдельное предложение или их группы. Предложение (текстема, фраза, высказывание) является основным элементом текста. Оно осознается и воспринимается как связанное с другими предложениями. То есть оно является компонентом текста, частью целого. Предложение - его наименьшая коммуникативная единица.
ССЦ (СФЕ)
В вместе с тем предложения порой объединяются в группы, у различных исследователей получившие разные названия. В. А. Бухбиндер, например, именует их фразовыми ансамблями и фразовыми единствами. Сложными синтаксическими целыми (ССЦ) считают их Н. С. Поспелов, А. П. Пешковский, С. Г. Ильенко, Л. М. Лосева. (СФЕ) называют их Т. М. Николаева, О. И. Москальская, И. Р. Гальперин. Для бозначения группы связанных по смыслу предложений чаще всего используются СФЕ и ССЦ. Это весьма сложные структурные единства, которые состоят как минимум из двух самостоятельных предложений, которые обладают в контексте связной речи смысловой целостностью, а также выступают в качестве части завершенной коммуникации.
Свободные и сильные предложения
Отметим, что в структуре текста не все предложения объединяются в группы. Выделяются и свободные, которые не входят в них, однако связаны смысловыми отношениями с той или иной группой. В них содержатся замечания, авторские отступления. Такие предложения выступают связующим звеном между ССЦ, являются средством, с помощью которого обозначается новая микротема.
Некоторые исследователи, кроме того, выделяют в тексте сильные предложения. Их можно понять и не зная содержания других. Такие предложения в ССЦ не входят.
Коммуникативные блоки и более крупные объединения
Какие еще можно выделить языковые категории текста? Группы предложений объединяются в блоки еще более крупные части. Их называют в различных исследованиях либо фрагментами, либо предикативно-релятивными комплексами. Еще одно распространенное название - коммуникативные блоки.
Объединения бывают и еще более крупные. Они связываются со следующими отрезками текста: глава, часть, параграф, абзац.
Итак, предложения и их группы - главные коммуникативные элементы текста. Все остальные выполняют, как правило, текстообразующую функцию. Они являются обыкновенно средствами межфазовой связи. Дадим определение и этому понятию.
Межфазовая связь
Она представляет собой связь между ССЦ, предложениями, главами, абзацами и иными частями текста, которая организует его структурное и смысловое единство. При этом смысловая связь между отдельными предложениями обеспечивается с помощью лексико-грамматических средств. Речь идет чаще всего о параллельной или цепной связи. Последняя реализуется с помощью повторения члена предыдущего предложения в том или ином виде, развертывания в последующем части его структуры. Предложения при параллельной связи не сцепляются, а сопоставляются. В этом конструкций позволяет осуществить противопоставление или сопоставление, в зависимости от соответствующего лексического наполнения.
Средства реализации различных видов связи
С помощью средств языка реализуется каждый из Например, для соединения частей текста используются частицы, союзы, вводные слова и др. Для осуществления цепной связи между предложениями в ССЦ употребляются синонимы, синтаксические повторы, слова с пространственным и временным значением, местоимения и др. Что касается параллельной связи, для ее осуществления уместен параллелизм при построении предложений. Он выражается в употреблении глаголов, имеющих общий временной план, анафорических элементов, одинакового порядка слов и т. д.
Лингвистические категории креолизованных текстов
Для них характерны те же самые категории, что и для так называемых классических вербальных гомогенных текстов. Необходимо уточнить понятие "креолизации". Это комбинирование различных средств знаковых систем в комплексе, который отвечает условию текстуарности. Изобразительные компоненты относятся к средствам, с помощью которых осуществляется креолизация вербальных текстов. Они оказывают значительное влияние на их интерпретацию и на все технические моменты, связанные с оформлением текста, которые влияют на их смысл. Выделяются среди них следующие: фон, цвет и шрифт текста, средства пунктуации, орфографии, словообразования, графическое оформление (в столбик, в виде фигуры), печатные (идеограммы, пиктограммы) и др.
Текст, таким образом, является определенной структурой, где части и отдельные предложения взаимосвязаны. Лингвистические и логические категории - тема, которую можно раскрывать очень долго. Мы попытались выделить самое важное, то, что необходимо знать каждому филологу.
В "Пролегоменах ко всякой будущей метафизике..." Кант намечает два пути исследования категорий. Первый – ориентирован на то, чтобы отыскать и систематизировать реально существующие в обыденном языке понятия (слова), которые, постоянно встречаются во всяком опытном познании.
Второй состоит в том, чтобы, на основании предварительно разработанных правил, сконструировать, полную умозрительную схему рассудочных понятий, независимую ни от исторических условий жизни человека, ни от содержания обрабатываемого материала.
Сам Кант выбирает второй путь, ведущий, в конечном итоге, к холодным вершинам гегелевского Абсолютного духа. Но его главная идея о том, что структуры бытия зависят, пусть даже от универсально-всеобщих, но все-таки человеческих определений, оказалась более плодотворной именно на первом пути. Этот путь привел к разработке лингвистической интерпретации категорий, которая была стимулирована, исследованиями Вильгельма Гумбольдта.
Как уже было показано, основная функция категорий состоит во внесении определенного порядка в некую нерасчлененную или неорганизованную целостность. Этот порядок, так или иначе, выражается (или отображается) в языке.
Лексический состав языка и совокупность категорий, в основном, совпадают, а всякое слово, поскольку оно обобщает, выступает как категория для определенного множества вещей. Благодаря этому совпадению, даже человек, совершенно не подозревающий о существовании теоретических схем категориального анализа или синтеза, «видит» мир определенным образом упорядоченным только потому, что использует для его описания свой родной язык.
Язык, точно так же, как и категории, не выводится каждым отдельным человеком непосредственно из его индивидуального опыта. Язык имеет доопытную (априорную) природу. Каждый отдельный человек получает его как наследие длинного ряда ушедших поколений. Но как всякое наследство, язык, с одной стороны, обогащает, а с другой - связывает человека до и независимо от него установленными нормами и правилами. Являясь, по отношению к познаваемому, субъективными, нормы и правила языка, по отношению к познающему, объективны.
Но если мышление еще можно представить как абсолютно чистое (пустое) мышление (Гегель, да и Гуссерль прекрасно демонстрируют это), то речь немыслима как абсолютно "чистая речь", лишенная какого бы то ни было определенного содержания. Любой разговор есть разговор о чем-то. Это "что-то" и есть предмет речи, выделенный и зафиксированный в слове. Стало быть, в словах, как лексических единицах языка уже происходит и первичное расчленение бытия, и первичный синтез чувственных впечатлений.
История языка не имеет четко выраженного начала. Как бы далеко вглубь веков не уходили наши исследования, всюду, где мы обнаруживаем людей, мы застаем их уже говорящими. Но невозможно, чтобы в мышлении людей, обладающих словом, совершенно отсутствовали те исходные членения бытия и мысли, которые уже существуют в языке. Представление о чистом, лишенном всякого содержания мышлении, работающем "на холостом ходу" - это абстракция, которая вырастает лишь на почве декартовского cogito. Действительное мышление никогда не бывает чистым "мышлением ни о чем", оно всегда имеет интенциональный характер, т.е. оно всегда направлено на предмет, всегда есть мышление о чем-то определенном.
На первый взгляд кажется, что язык, как знаковая система, совершенно нейтрален по отношению к мысли, которая может быть выражена в любой произвольно выбранной знаковой системе: звуковой, графической, цветовой и др. Но в этом случае получается, что мысль возникает до языка и лишь выражается в нем. Мышление облекается в звучащую речь как в форму (точнее, как в одну из возможных форм) внешнего выражения уже существующего собственного содержания.
Действительная взаимосвязь между мышлением и языком гораздо сложнее. Это становится заметно при постановке вопроса об их генезисе.
Филогенез (историческое развитие), как правило, воспроизводится в индивидуальном развитии - онтогенезе. Как показали исследования Ж. Пиаже, формирование категорий в сознании ребенка происходит после освоения им соответствующих языковых конструкций. Сначала ребенок овладевает сложными синтаксическими оборотами, типа "потому что", "там где", "после того как", "несмотря на", "если бы" и др., которые служат для выражения причинных, пространственных, временных, условных - т.е. категориальных отношений.
Категории не выводятся из предметного опыта, а осваиваются вместе с освоением языка и закрепляются, прежде всего, в навыках речевого общения. Осознаются они значительно позже, чем начинают использоваться в языковых практиках. По-видимому, и порядок исторического развития категорий был, тем же самым. Сначала неосознанное безотчетное использование и только потом (гораздо позже) осмысление.
Существует органическая связь категорий с определенными типами вполне реальных практических вопросов, каждый из которых может быть сформулирован с прямым использованием соответствующей категории: Где? - В каком пространстве ? Когда? - В какое время ? и т.д. Но и наоборот, каждая категория может быть выражена в виде вопроса. "Что это?" – категория сущности ; "Где?", "Когда?" - категории пространства и времени ; "Какой?, Сколько?" - качества и количества ; "Почему?" - категория причины ; "Зачем?" - цели .
Мы вопрошаем бытие о тех его сторонах, свойствах и характеристиках, которые составляют сферу наших жизненных интересов. В лингвистической интерпретации категории - есть линии, по которым интересующие нас фрагменты и отношения отделяются от общей массы и предстают перед нами как предметы нашего пристального внимания. Каждая категория представляет определенный ракурс, в котором мы видим бытие с особой точки зрения, а все вместе они образуют некое функциональное единство, закрепленное в системе языка. Каждый владеющий языком, причастен к этой системе, но это отнюдь не означает преднамеренности и полной осознанности ее применения. Человек, как замечает Сартр, "является существом не столько говорящим, сколько говоримым", и язык владеет человеком, может быть, в большей мере, чем человек владеет языком.
Культура каждого сообщества, как и его язык, отличается от культуры и языка всякого другого сообщества. Это дает нам все основания предположить, что разграничительные линии, которые язык прочерчивает по "телу" бытия могут образовывать миры, имеющие различные конфигурации. Впервые эта мысль была высказана в известной гипотезе о лингвистической относительности, названной, по имени ее авторов, гипотезой Сепира-Уорфа.
"Мы расчленяем природу, - говорит Уорф, - в направлении, подсказываемом нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны... Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе, в основном, потому, что мы - участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию... Определить явление, вещь, предмет, отношение и т.п., исходя из природы, невозможно; их определение всегда подразумевает обращение к категориям того или иного конкретного языка."
Суть гипотезы о лингвистической относительности состоит в том, что организация мира нашего опыта зависит от категориального строя конкретного языка, поэтому даже одно и то же событие может выглядеть совершенно по-разному, в зависимости от употребляемых языковых средств. В самом деле, мир, в котором "Петух сзывает кур своим криком", отличается от мира, где "Крик петуха приводит в движение кур".
Принимая эту гипотезу мы переносим категории из сфер аристотелевского бытия, кантовского чистого разума или гегелевской Абсолютной идеи в сферу человеческого языка и прощаемся с вдохновлявшей этих мыслителей надеждой открыть (или создать) абсолютно полную и завершенную систему категорий, которая была бы единой и единственной "для всех времен и народов". Помещая категории в структуры языка, мы признаем, что в них находит свое выражение не бытие как таковое или сознание вообще, а конкретный жизненный мир человека принадлежащего к определенной культуре и исторической эпохе.
Идея связи категорий с непосредственным жизненным миром человека получает развитие в современных вариантах феноменологическо-экзистенциальной философии. В традиционном понимании категории служат, прежде всего, для того, чтобы выделить и обозначить то, что является для человека наиболее важным, значительным. Но то, что представляется важным и значительным с точки зрения целого - культурного сообщества, например, - может быть совершенно безразличным для отдельно взятого, "вот этого" человека. Для отдельного человека самым важным может быть то, что его непосредственно задевает, касается именно и только его индивидуального бытия: его опасения и надежды, стремления и комплексы, сомнения и страхи. Так в контексте философских исследований появляются совершенно нетрадиционные, так называемые, "экзистенциальные категории", такие как, например: "смерть", "страх", "заброшенность", "забота" и др.
Подводя итоги нашего анализа, можно сказать следующее. Независимо от контекста их интерпретации философские категории представляют предельно широкие родовые определения бытия. Как предельно общие роды, сами они не имеют стоящего над ними высшего рода и, следовательно, не могут быть, подобно понятиям, определены через отнесение к более высокому роду, с указанием на видовое отличие. Они определяются не через более высокие роды, а путем установления отношений с другими категориями. Понятия, которые входят в смысловое поле каждой категории, подчинены ей и выражают те или иные ее аспекты, оттенков и конкретные формы проявления. Отношения между категориями и понятиями можно проиллюстрировать следующим образом.
Всякое понятие имеет определенную предметную область или объем, который включает множество предметов, охватываемых данным понятием. Так, например, объем понятия "стол" - множество всех возможных столов, а понятия "дом" – всех возможных домов. Понятно, что, поскольку имеются в виду не только актуально существующие, но и все возможные столы или дома, объем каждого из этих понятий составляет бесконечное множество, поэтому мы не можем сказать, какое из этих понятий имеет больший объем, а какое - меньший. Однако существуют понятия, отношения между которыми таковы, что позволяют однозначно определить, какая из двух сравниваемых бесконечностей больше. Так, например, бесконечное множество берез явно меньше, чем бесконечное же множество деревьев, а бесконечность деревьев меньше бесконечности растений. Мы получаем иерархический ряд понятий, в котором каждое последующее, включает в себя предыдущее, как свою составную часть: береза - дерево - растение - живая природа - природа - бытие. Завершает этот ряд понятие, которым исчерпывается возможность дальнейшего расширения объема. Это и есть философская категория, которая выступает как максимально широкое обобщение, абсолютный предел дальнейшего расширения предметной области.
Понятия низших уровней общности очерчивают границы предметных областей конкретных наук, и выступают как категории той или иной науки, поскольку выполняют (в пределах ограничиваемой ими области) ту же роль предельных обобщений. Так, например, если предметом философии является бытие , то природа - это предмет естествознания в целом, живая природа - предмет биологии, растение - ботаники и наверняка в лесотехнической академии изучается какая-нибудь наука, предметом которой являются только деревья .
Итак, мы выяснили, что роль философских и научных категорий в познании чрезвычайно важна. Тем не менее, единой универсальной системы категорий не существует. На разных этапах исторического развития господствующими в практической и духовной деятельности становятся различные типы категорий или, что то же самое, различные принципы структуризации бытия и мышления. В целом, каждую категориально понятийную систему можно уподобить сети, которую мы забрасываем в океан бытия, в надежде поймать Золотую рыбку Абсолютного знания. Но сеть эта всякий раз выносит на поверхность лишь то, что захватывают нами самими сплетенные ячейки.
Общепризнанного определения текста до сих пор не существует и отвечая на этот вопрос, разные авторы указывают на разные стороны этого явления: Д. Н. Лихачев - на существование его создателя, реализующего в тексте некий замысел; О. Л. Каменская - на основополагающую роль текста как средства вербальной коммуникации; А. А. Леонтьев - на функциональную завершенность этого речевого произведения. Некоторые ученые признают текст только в письменной речи, другие находят возможным и существование устных текстов, но только в монологической речи. Некоторые признают и существование текста в диалогической речи, понимая под ним реализацию любого речевого замысла, каковым может быть и просто желание пообщаться. Так, по мнению М. Бахтина «текст как знаковый комплекс, относится к высказываниям и имеет те же признаки, что и высказывание. Именно эта точка зрения учёного принята в лингвистике и психолингвистике, а текст рассматривается как тематически связное, единое в смысловом отношении и целостное в отношении замысла речевое произведение». [Бахтин М.М. 1996, с. 310]
И. Р. Гальперин утверждает, что «Текст - это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку". [Гальперин, И.Р. 1981]
Таким образом, И. Р. Гальперин понимает под текстом не фиксированную на бумаге устную речь, всегда спонтанную, неорганизованную, непоследовательную, а особую разновидность речетворчества, имеющую свои параметры, отличные от параметров устной речи.
Появление термина «Категория текста» обусловлено стремлением современной лингвистики и стилистики к выявлению структуры текста, что невозможно сделать, опираясь лишь на элементарные единицы анализа - слова и речевые приемы. Каждая текстовая категория воплощает в себе отдельную смысловую линию текста, выраженную группой языковых средств, особым образом организованной в относительную внутритекстовую целостность. Категории текста (содержательные, структурные, строевые, функциональные, коммуникативные), будучи сущностно разными, не слагаются друг с другом, а налагаются друг на друга, рождая некое единое образование, качественно отличное от суммы составляющих. Связность и цельность как свойства текста могут быть рассмотрены автономно лишь для удобства анализа, несколько абстрагированно, поскольку оба эти качества в рамках реального текста существуют в единстве и предполагают друг друга: единое содержание, смысл текста выражается именно языковыми средствами (эксплицитно или имплицитно).
Основу универсальных категорий текста составляют целостность (план содержания) и связность (план выражения), вступающие друг с другом в отношения дополнительности, диархии.
Крупнейший исследователь лингвистической организации текста И. Р. Гальперин утверждал, что «нельзя говорить о каком-либо объекте исследования, в данном случае о тексте, не назвав его категорий» [Гальперин, 1981, С. 4].
Согласно классификации И.Р. Гальперина, текст обладает такими категориями, как:
1. Целостность (или цельность) текста
2. Связность
3. Завершенность
4. Абсолютная антропоцентричность
5. Социологичность
6. Диалогичность
7. Развернутость и последовательность (иллогичность)
8. Статичность и динамичность
10. Эстетичность текста
11. Образность
12. Интерпретируемость
В аспекте рассматриваемой темы, наиболее важной категории для рассмотрения является диалогичность.
Диалогичность художественного текста как сторона литературного произведения исследована в серии монографических работ М.М. Бахтина. И связана она, по его мнению, еще с одним качеством художественного текста - с бесконечностью, открытостью, многослойностью его содержания, которое не допускает однозначной интерпретации текста, вследствие чего высокохудожественные литературные произведения не утрачивают актуальности многие десятилетия и столетия. Кроме того, диалогичная природа текста, по М.М. Бахтину, проявляется и в том, что любой текст является ответной реакцией на другие тексты, так как всякое понимание текста есть соотнесение его с другими текстами.
Как известно, М.М. Бахтин различал лингвистику как науку о языке и металингвистику как науку о диалогической речи. В этой связи он отмечал, что «лингвистика изучает сам «язык» с его специфической логикой в его общности, как фактор, делающий возможным диалогическое общение, от самих же диалогических отношений лингвистика последовательно отвлекается» [Бахтин, 1979: с.212]. Данное высказывание Бахтина следует воспринимать, прежде всего, как расширенное толкование традиционного термина «диалог», в связи с чем вполне обоснованно Бахтину приписывается новое широкое понимание диалога, обладающее фундаментальными свойствами универсальности [Зотов, 2000: с.56]. Основу этого понимания составляет признание того факта, что высказывание, если его рассматривать не изолированно, а по отношению к другим высказываниям, оказывается исключительно сложным явлением. «Каждое отдельное высказывание является звеном в цепи речевой коммуникации, с одной стороны, впитывая в себя предшествующие звенья этой цепи, а с другой, являясь на них реакцией. В то же время высказывание связано не только с предшествующими, но и с последующими звеньями речевого общения. Что касается второго случая, то связь высказываний проявляется здесь в том, что всякое высказывание строится с учетом возможных ответных реакций» [Бахтин, 1979: с. 248]. На основе этого положения Бахтин утверждает, что диалогические отношения такого рода не могут быть сведены ни к чисто логическим, ни к чисто лингвистическим, они предполагают язык, но в системе языка их нет [Там же: с. 296].
М.М. Бахтин отмечал, что специфика диалогических отношений в их расширенном толковании нуждается в особом филологическом исследовании, поскольку диалогические отношения представляют собой явление гораздо более емкое, чем отношения между репликами композиционно выраженного диалога [Бахтин, 1979: 296]. В то же время нельзя не признать, что традиционный диалог и диалог в бахтинском понимании имеют одну и ту же основу и представляют собой определенный вид речевой деятельности, описание природы которой может быть положено в основу дальнейших лингвистических исследований, ориентированных в итоге на типологизацию диалога. Одна из новейших разработок, предпринятых в русле бахтинского диалога, формулирует проблему в виде теории диалога и вводит особый термин «диалогистика», придавая, тем самым, еще больший вес и значимость идеям диалогического общения. Ее авторы прослеживают истоки этой проблемы в трудах старших современников Бахтина, таких, например, как А.А. Мейе, М.М. Пришвин, А.А. Ухтомский, отдельные из которых пользовались собственной терминологией, по сути, отождествляя диалогику с собеседованием.
Как известно, на базе идей М.М. Бахтина в современной лингвистике возникло направление, определяемое как интертекстуальность и нацеленное на выявление отношений между высказываниями в границах некоего макротекста, понимаемого в данном случае как текстовое пространство, не ограниченное никакими пространственно-временными рамками. Подобное взаимодействие высказываний вслед за Бахтиным, принято называть диалогическим [Зотов Ю.П., 2000: 5].
Сущность диалогического взаимодействия высказываний в границах литературной коммуникации может рассматриваться с различных точек зрения, и в первую очередь с точки зрения предназначенности того или иного высказывания тому или иному конкретному или не конкретному лицу. «Предназначенность» текста определенному адресату, которого автор имеет в виду при написании того или иного литературного произведения представляется тем самым фактором, который в конечном итоге определяет законы текстопостроения. То, как автор представляет себе будущего реципиента, и оказывается в итоге решающим моментом, задающим своеобразную тональность всему текстовому построению. Несмотря на важность этого текстового элемента, он как таковой еще не был выделен и не был прослежен на различных участках макротекста, под которым в данном конкретном исследовании имеется в виду англоязычный поэтический текст определенных хронологических периодов во всей своей совокупности существующих произведений без специального акцента на особенности идиолекта. Между тем, уже априори вполне очевидно, что отдельные жанровые образцы текста, такие как эпитафии, посвящения или же, к примеру, стихи для детей имеют настолько высокую степень текстовой предназначенности (или даже адресации), что она полностью детерминирует законы их построения. [Соловьева Е.А. 2006, с.17]
Таким образом, проблема диалогики текста (или в новейшей формулировке, диалогистики) в том, что касается сферы исследований, входящих в компетенцию лингвистики текста, заключается в рассмотрении особых диалогических отношений, определяющих позицию автора при текстопостроении и зависящих от предназначенности создаваемого им художественного текста тому или иному адресату. Немаловажное значение при этом имеет и установление характера подобных диалогических отношений в границах единого макротекста, за которым признается в качестве непременного условия его жанрово-стилевое своеобразие.
